Артем Абашев: "Сила не в том, что делает один человек. Я командный игрок"

Симфонические и камерные концерты – часть работы оркестра. Фото с сайта www.permopera.ru

В Перми выходит последняя оперная премьера сезона – «Иоланта» Чайковского. Главный дирижер театра Артем АБАШЕВ рассказал корреспонденту «НГ» Марине ГАЙКОВИЧ о том, с чего он начинал свою работу в театре, чего добился и к чему стремится.

– Артем, любопытно, как вы оказались в Перми, с чего начинали?

– Очень просто. Когда заканчивалась моя 11-летняя история с Казанью, некоторые ребята, с которыми мы вместе учились и работали, уехали в хор MusicaAeterna и сказали мне, что, если хочешь двигаться вперед, развиваться, попасть в другую атмосферу, приезжай и попробуй это сделать в Перми. Я играл прослушивание как пианист. К тому моменту я уже поработал и с Государственным симфоническим оркестром в Татарстане, и с другими оркестрами. Мне было предложено прослушаться и как дирижеру. После этого поступило предложение о работе. Когда я приехал, я занимал на тот момент все должности, которые можно было занимать – концертмейстер, пианист, исполнял камерную музыку, играл на сцене сольные партии балета, был ассистентом дирижера и через три-четыре месяца я перешел в дирижерский цех на какую-то конкретную работу с балетом. Вся моя дирижерская история началась с «Щелкунчика». Вот такой вот получился поворот.

– И через сколько лет вы стали главным дирижером театра?

– Через шесть лет. Конечно, за два года до назначения оркестр был не то чтобы в моем подчинении, но я уже работал с ним больше других. Теодор мне доверял, отношения с этим оркестром у меня уже были довольно внятные, я знал всех людей по именам и так далее. Поэтому для меня переход в главные дирижеры не был каким-то сюрпризом.

– Каково это, работать после ухода Курентзиса?

– Когда ушел Теодор, у нас не осталось репертуара, нечего было показывать. По сути дела, у нас не было сыгранного оркестра, так как некоторые музыканты из Musicaeterna остались в Перми и нужно было вводить их в коллектив. Вообще была такая свистопляска, что мне некогда было думать о том, как мы будем существовать после Теодора, мы остались с выжженным полем. У меня была просто очень серьезная решимость сделать так, чтобы этот период быстрее прошел. Первый год был очень тяжелым. Но надо было просто двигаться вперед, заниматься делом, заниматься музыкой, созданием коллектива, и все это продолжается до сих пор, без остановки. Это пожалуй, самое главное для меня.

– Как вы оцениваете сейчас ваш оркестр? Удалось ли собрать слаженный коллектив?

– Разумеется. Передо мной стояла более серьезная задача, не просто собрать оркестр: сплотить людей вокруг какой-то определенной идеи. Идеи художественной. У меня были свои принципы, которые я старался передавать людям, и, когда я увидел, что есть результат, мне стало понятно, что они стараются идти за мной. Стараются делать то, что я предлагаю. Это, конечно, очень здорово, и я надеюсь, что мы будем продолжать в том же духе.

– Как вы сформулировали свою идею?

– Для меня очень важно, когда мы можем исполнять музыку, избавляя ее от штампов, стараясь сыграть ее так, как она написана. При этом – найти своего рода глубину, суть сочинения и стараться сделать максимум качественной работы, именно инструментальной, чистой, без каких-то лишних эффектов, пафоса, без «блесток». Пожалуй, это было самым главным на тот момент, когда я стал главным дирижером. Все-таки качество и еще раз качество для коллектива, музыканты которого притираются друг к другу, это очень важный аспект. Разумеется, со временем, эта идея и история изменяются, и мне хочется теперь другого. Это словно ты научился плавать и тебе интересно теперь, а что там поглубже, хочется надеть акваланг и нырнуть. Я всех так настраиваю, что мы должны ставить себе новые задачи и мыслить себя в этом пути трансцендентном, а не в каком-то легком, увеселительном и поверхностном. Я думаю, эта свобода – еще впереди.

– Судя по тому, что вы часто даете симфонические программы, сплотить коллектив вам удалось.

– За два года мы сыграли, наверное, программ пятнадцать. И будем играть дальше, я планирую делать симфонический сезон. У меня накопилось много идей, пандемия их воплощение прервала, но я к этим планам вернусь. Я хочу уделить большое внимание русской музыке, так как раньше мы ее мало играли, но и не обойти европейскую. Это очень важно. Мы сыграли Первую и Третью симфонии Чайковского, я надеюсь, хотя юбилейный год композитора и прошел, мы продолжим эту историю, ведь театр у нас носит его имя. Мне очень интересно симфоническое творчество Скрябина, хочется сыграть Брукнера.

– Какова ваша роль в формировании репертуара?

– Мы разговариваем на троих: Марат Гацалов, Дмитрий Ренанский и я, накидываем идеи, обсуждаем их и принимаем решение. Разумеется, я могу сказать, что оркестр не готов сейчас к той или иной партитуре или я сам не готов ее исполнять – хотя последнее бывает редко, я в этом отношении человек всеядный, мне многое интересно, и я готов бросить себе творческий вызов. Я даже удивлен, что в отношении репертуара, который мы выстраивали на ближайшие три года, у нас было взаимопонимание и единодушие. Мы на одной волне, мыслим в одном направлении, и в принципе у нас расхождений никаких не было. Я считаю, что сила не в том, что делает один человек, а сила в том, что команда двигается в одну сторону. Командная игра все равно приносит больший результат.

– Есть ли какая-то репертуарная сверхидея?

– У нас появилась хорошая идея выстроить оперную историю с Чайковским. Сейчас мы делаем «Иоланту», потом планируем ставить «Евгения Онегина» и закончить эту трилогию «Пиковой дамой» к 2023 году. Это, пожалуй, очень важная история. На ее фоне должны быть такие названия, которые приковывают внимание и вообще редко исполняются, типа оперы Бартока «Замок герцога Синяя борода». И, конечно, романтический репертуар. Нам определенно нужны репертуарные «жемчужины». Вот сейчас начинается период, который мы сформировали сами. Потому что оперные премьеры этого сезона – «Дон Жуан», «Любовь к трем апельсинам» – планировались довольно давно.

– Не могу не спросить о вашем отношении к нашумевшему спектаклю Константина Богомолова «Кармен».

– Я не имею отношения к этому спектаклю, и в принципе я этому очень рад. Приглашая Богомолова, любой театр понимает, что у него есть своя публика и она готова к его интерпретациям. Те, кто не был готов, выходили из зала. Тут надо себя, конечно, заранее готовить. Если говорить с точки зрения музыкальной, то я воспринимаю «Кармен» как драматический спектакль с использованием музыки Бизе, потому что здесь музыка уведена в какую-то далекую плоскость. Думаю, назвать эту постановку спектаклем по мотивам «Кармен» было бы правильнее. Задумывался этот проект ради привлечения внимания к театру, ради такого модного слова, как «хайп». Я думаю, что эта задача выполнена.

К слову, практически сразу после премьеры у меня была «Кармен» в Екатеринбурге. Должен сказать, что испытал благодарность за причастность к этому спектаклю, потому я огромное удовольствие получил от самого исполнения музыки Бизе. Это был очень важный спектакль для меня, несмотря на все шероховатости, потому что я словно снял с себя определенную ответственность за то, что было в Перми. Это очень личный момент, но я не могу о нем не сказать, потому для меня самое важное – музыка. Музыка гениального композитора придумана так, что ее вряд ли можно улучшить. Мало таких режиссеров, которые могут это сделать.

– Чтобы читатели поняли, о чем речь, скажем, что в театре Урал Опера Балет вы работаете как приглашенный дирижер.

– Совершенно верно. Меня приглашают в Екатеринбург регулярно, каждый месяц. После пандемии – кроме «Кармен» – я дирижировал операми «Сатьяграха», «Три сестры», «Пассажирка». К сожалению, я не могу бывать там часто, для меня в приоритете все-таки свой театр. Для меня существует четкая граница между тем, что я делаю на стороне, и тем, что я делаю в Перми.

– То есть вы в основном дирижируете там партитурами современных опер. Как с такого рода репертуаром обстоит дело в Перми?

– Я считаю, что современная опера – это наше будущее, особенно если это оперы, написанные по заказу театра. Мы работаем в этом направлении. Я всегда очень поддерживаю тех, кто занимается современной композицией, современным искусством.

– Что дало вам участие в жюри «Золотой маски»?

– Самое главное, что я извлек из этой истории, – это общение с прекрасными людьми, которые друг к другу прислушиваются. Это идеальная команда для работы. Это очень важный момент. И еще – возможность увидеть объективную картину того, что происходит в российской театральной жизни.