Теодор Курентзис: "Я хочу отправить вас в приключение, без которого не может быть счастья"

Демиург Дягилевского фестиваля. Фото Марины Дмитриевой

В Перми завершается Международный Дягилевский фестиваль. Среди бурной концертной программы, лекций, выставок, перформативных акций точкой особого притяжения стал мастер-класс Теодора Курентзиса в Доме Дягилева. Лидер фестиваля впервые дал его не отдельно для дирижера, а одновременно для пары дирижер-певица.

Стихия фестиваля начинает затягивать в свой круг сразу по прилете, в зоне ожидания багажа в аэропорту, где крутят рекламный ролик со страстно жестикулирующим дирижером. Чуть позже, уже на завтраке в фестивальном отеле «Урал», вы услышите за соседним столиком разговоры на французском, где встретятся словечки вроде solitude («одиночество») или existence («cуществование»), а за другим увидите композитора Леонида Десятникова. Его сочинением «Зима священная 1949 года» фестиваль открывался при участии польской сопрано Агнешки Адамчак во Дворце культуры им. Солдатова, а спустя несколько дней продолжился большим концертом из камерной и киномузыки композитора при участии Алексея Гориболя, музыкантов оркестра MusicAeterna и тенора Тараса Присяжнюка, исполнившего цикл «Любовь и жизнь поэта».

Дягилевский фестиваль воплощает редкую, да и, пожалуй, единственную прижившуюся в России модель, которая даже в праздношатании от концерта к концерту рассчитана на включенность в плотную музыкально-информационную среду, дающую пищу и уму, и сердцу. Большие круги образовательной программы сложены в этом году из ежедневных интенсивов по разным «предметам» – от йоги и даже массажа до лекций специалистов разных профилей и информационной оснащенности, практикумов вроде мастер-класса по сценической речи и «Преодоления сценического волнения», рубрики «Книга дня». Признанные шедевры классической музыки здесь поставлены бок о бок со свежими опусами современности, давая понять, что цена всему одна – проверка временем, интерес публики, обмен энергиями и знаниями между прошлым и настоящим.

Фестивальный день здесь незаметно переходит в ночь – любимое время Курентзиса, который знает, что ночью засыпает тело, но вступает в права подсознание, открываются иные чакры, позволяющие уловить тонкие вибрации музыки, и не только. Плохо ли в три тридцать утра пойти в Пермскую художественную галерею послушать Византийскую утреню в исполнении хора Musicaeterna byzantina, ведомого самим Курентзисом, или хоровую музыку нового ансамбля Parma voices под управлением Евгения Воробьева, после которой по традиции отправиться встречать окончательный рассвет на набережную Камы? А днем в этой галерее гостей фестиваля ждет выставка с двойным дном «Столпы русского авангарда. Три точки зрения». Туда идешь увидеть одно, а получаешь совсем другое – игру в авангард, в память о нем. В обаятельнейших, так и просящих купить их как дорогие сувениры деревянных фигурках-игрушках-антипамятниках Родченко, Малевича, Шагала, Экстер, Кандинского и много кого еще читаются их яркие – лакированные цветные судьбы, словно парирующие знаменитым пермским богам. Культуролог Владимир Береснев разработал авторскую экскурсию по этой выставке, подсказывая ключи к дешифровке.

Совсем не случайно маэстро Теодор включил в программу концерта открытия фестиваля симфоническую поэму «Смерть и просветление» Рихарда Штрауса, символизирующую в новых реалиях не покидающее никого ощущение, что всем сегодня приходится балансировать между тем и другим как на физическом, так и на психическом уровнях. О «живом диалоге» говорил Теодор Курентзис и на своем мастер-классе, который готов был превратить в перформанс, ломая тесные рамки отношений учитель-ученик. Одной из сквозных тем этой формально-неформальной встречи стала жгучая ностальгия по работе в оперном театре, которой сейчас очень не хватает маэстро Курентзису, о чем он неоднократно проговаривался. В момент работы над вальсом Мюзетты Quando me’n vo’ из «Богемы» Пуччини Теодор вышел из своего официального кресла и так трогательно, неформально присел на низенькую сцену, заявив: «Какое-то дежавю у меня сейчас… Столько раз я это дирижировал…» А во время работы над арией Амелии из «Бал-маскарада» Верди он вспомнил о том, как много раз ему довелось шлифовать дуэт в опере «Макбет» того же композитора.

Досталось от него оперным театрам, куда он в основном не ходит, потому что знает, как рутинно относятся многие его коллеги к процессу, забывая о высоте художественной составляющей исполнения. Даже Риккардо Мути получил камешек в свой огород за чересчур жесткий формальный дирижерский жест, лишающий певца искомой свободы чувства и живости звука. На этот мастер-класс были выбраны три пары дирижер-певец, и было любопытно наблюдать за тем, как Теодор будет координировать между ними свое внимание. Оказалось, что не менее виртуозно и захватывающе, чем когда дирижирует своим любимым оркестром MusicAeterna. Пара дирижер-певец была выбрана для мастер-класса как единственно верная для того, чтобы показать, что только на взаимной влюбленности можно строить жизнь организма Оперы. Когда над единственной фразой, буквально даже над парой слов в арии Амелии, над двойным «t» в слове soletta и двойной «l» в слове bellezza в вальсе Мюзетты работа продолжалась едва ли не по полчаса, стало понятно, откуда берется эта ювелирная филигранность в выделке деталей в моцартовских операх, исполненных Курентзисом и в России, и за рубежом, в том числе на Зальцбургском фестивале, и записанных на Sony classical. Три пары дирижер-певец дали публике, заполнившей все свободные места в концертном зале Дома Дягилева, возможность убедиться в том, что такое магия дирижерского жеста и взгляда. «Если у певца плохая интонация, виноват тоже дирижер», – делился своим опытом маэстро, заявив, что «в следующий раз я соберу мастер-класс, на котором дирижеры должны будут петь музыку, которую дирижируют».

Три сопрано обладали очень неплохими голосами и выучкой, пусть и разным уровнем артистизма и вокального мастерства, но можно было лишь позавидовать терпению, которое проявили все они в общении с требовательным дирижером. Фантастической выдержкой и феноменальной чуткостью запомнилась и пианистка Ребекка Магомедова. Поразительно было наблюдать, как переплавляется в нужное русло материя звучащего слова после требований мастера о «вкусноте фразы», о насыщении текста всевозможными ассоциациями. «Думай о Марлен Дитрих» – на вальсе Мюзетты, «первые слова Ah non credea mirarti выбиты на могиле Беллини» – об арии Амины из «Сомнамбулы» Беллини. «Музыка без обоняния – это плохо». И каким же бальзамом прозвучали из уст Курентзиса слова о том, что главный в опере после партитуры – Певец! Это мгновенно выдало в нем ученика ленинградской школы, из которой вышли и Валерий Гергиев, и Юрий Темирканов, и Марис Янсонс, и Василий Синайский, ставящие певцов на высокий пьедестал, понимая, что без них нет искусства оперы. С дирижерами вышло менее однородно. Для второкурсницы Московской консерватории все еще очень далеко впереди, пока есть только горящий взгляд. А двое юношей явили два полюса дирижерского азарта – любование красивым жестом и чрезмерную старательность, – сильно отнимающих инициативу певицы. Один из них был еще и с внутренней закрепощенностью, на что слышал от дирижера требование «открывай себя» или «меняй метод, чтобы добиться от певца искомого звука», в конце концов, «смотри в глаза певице, чтобы был живой диалог», «обновляй рецепторы, музыка всегда разная». В качестве философско-психологического резюме участники и слушатели мастер-класса смогли услышать бесконечно важные слова о «силе влюбленности» в музыку и оперу, о том, что «дирижирование – это телепатия» о том, что плох тот дирижер, «который не может открыть сердце и пространство». «Я хочу отправить вас в приключение, без которого не может быть счастья». 

Пермь–Санкт-Петербург