Оскульптуренное пение. Выставка "(Не)подвижность" пытается заставить статуи и оперу жить в унисон

Так увидел режиссер сцену из «Сказок Гофмана» Оффенбаха.  Фото Василия Буланова/ЦВЗ «Манеж»

Тут как в задачке. Дано: 150 скульптур, хорал из оратории Баха «Страсти по Матфею» и 14 арий из опер – от моцартовского «Дон Жуана» до «Воццека» Берга, сценография с аллюзиями на театральное нутро от сцены до фойе и гримерки, которые одновременно, по мысли организаторов, должны бы намекать на «исторические мировые сцены». Цель – развернуть первую столь масштабную панораму «становления национальной скульптурной школы», дав скульптурам свои оперные партии, а зрителю позволив «оказаться в центре застывшей мизансцены». Иначе говоря, объединить академический взгляд (отбор произведений осуществляла завотделом скульптуры Русского музея Елена Карпова, кроме нее в кураторскую группу вошли хранитель отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа Эвелина Тарасова, советник директора Манежа Владимир Евсеев и заведующая выставочным отделом Манежа Елизавета Павлычева) с видением оперного режиссера. Если про экспозицию говорить не как в задачке, а поэтично, то: «Они сошлись. Волна и камень,/ Стихи и проза, лед и пламень / Не столь различны меж собой».

Вообще идея не только амбициозная, но многообещающая. Традиционные показы скульптуры остаются делом трудным – нужно пространство, чтобы обеспечить круговой обход и правильно выставить свет и нужна четко выстроенная история, ведь в таких случаях драматургия особенно важна, а публика не должна заскучать.

Нынешний проект делали в том числе с расчетом на селфи, и с чем с чем, а с этим здесь все в порядке. Архитектор Александр Кривенцов, в свое время занимавшийся реконструкцией Манежа, даже выставочное пространство – фойе символически попытался объединить с театральной «изнанкой». Он говорит, что канаты вокруг ставших в круг скульптур Федота Шубина, как тросы колосников. Зритель попадет и на сцену, и в гримерки, и к реквизиту, груде ящиков, из которых отчего-то вырвались скульптурные звери.

«Некоторые истории, которые рассказывает Василий Бархатов, ироничны, другие, наоборот, очень глубокомысленны и связаны не с судьбой героя или предмета, а с судьбой скульптора, что позволяет зрителю выбирать ту глубину погружения, которая кажется ему интересной (…) Часто это визуальная и, с моей точки зрения, очень интересная игра. (Здесь есть несколько уровней. – «НГ»), от поверхностных селфи-историй до достаточно больших ребусов, скрытых в какой-то оперной сцене», – прокомментировал «НГ» принцип сопоставления Павел Пригара.

Получилось сценографически эффектно, высокотехнологично, масштабно, только не вполне про скульптуру и не совсем про оперу. Они не очень спелись. Вольное режиссерское видение и академические экспликации (сугубо про работы, но без обобщений) ведут свои линии, а зрителя – в разные стороны. Читая пояснения к экспонатам, часто не понимаешь, как все-таки они прошли отбор в конкретную оперу и какую партию ведут. То есть когда, скажем, в пандан к арии из «Манон Леско» поставлено нонфинитно высеченное Наумом Аронсоном «Горе», понятно. Или когда «Дон Жуан» звучит над вариациями на тему Амура, сделанными Федором Гордеевым и Михаилом Козловским, тоже. «Патриотическая» скульптура в рифму к «Жизни за царя» Глинки вопросов не вызывает (вопросы вызывает то, зачем, например, тут бок о бок два Суворовых), «Киевлянин с уздечкой, пробегающий через стан печенегов» Матвея Чижова, можно предположить, откликается на взорвавшую интернет прошлогоднюю «пандемийную» фразу президента о терзавших страну печенегах и половцах. А вот почему в здешнем «Закулисье» вместе с актерами, художниками, балеринами и т.д. оказывается изображение Сергея Витте, непонятно. У всех был доступ за кулисы или как? Дальше – лестница, где настает черед оффенбаховских «Сказок Гофмана», на вас глядит и «Мефистофель» Антокольского, и опекушинский Пушкин, и над ними много кто еще, плотно размещенные на ступенях, но подойти к ним не разрешают.

Выставка отдана во власть поэтической стихии режиссера, здесь нет прочертивших бы сквозные линии текстов, как нет акцентов, отделивших бы имена и работы первого ряда от второго и всех остальных. Впрочем, скоро должен появиться каталог «Русская классическая скульптура от Шубина до Матвеева». Обещают, он будет академическим и охватит в том числе монументальную скульптуру Петербурга, которую невозможно экспонировать в Манеже. Там-то, наверное, вопросы к теме будут сняты, а итоги сделанных в процессе работы открытий, в частности, касающихся переатрибутированных произведений, опубликованы.

«(Не)подвижность» постепенно заполняет воображаемый театр, и будь манежные пространства еще больше, выставка могла бы разрастись. Или сузиться. Вместо внутренней драматургии взят принцип нанизывания скульптуры на музыку, ну или наоборот. Скульптура порой ставится в ряды массовки, оперные фрагменты – в ряд саундтреков. Нет, здесь, конечно, есть герои – иных лучи света выхватывают из тьмы. «Стоп-кадры» с классицистически выверенным абрисом «Спящего Амура» Козловского (в пространстве «Дон Жуана»), с негой его светящегося мрамора, или разрушенная в годы Второй мировой войны, собранная потом по кускам, но с большими утратами символистская «Нимфея» Александра Матвеева (в зале со штраусовской «Саломеей»), созданное им для усадебного парка в Новом Кучук-Кое олицетворение водяной лилии в виде эдакой Венеры, чей силуэт зияет пустотами, но не теряет чувственности, – они остаются одними из главных впечатлений от увиденного.

Как бы то ни было, за попытку показать скульптуру иначе спасибо. Справедливости ради вспомним, что, когда основной проект VIII Московской международной биеннале современного искусства позвали делать оперного режиссера Дмитрия Чернякова, удачи не случилось, хотя задача была не столь смелой и оперных включений не предполагала. Что касается нынешней выставки, show must be sculptured. А про волну и камень Александр Сергеевич уже все написал: «Сперва взаимной разнотой/ Они друг другу были скучны». Что было дальше и в итоге, все помнят. 

Санкт-Петербург–Москва