Новая версия "Отелло" в Театре на Таганке перевернула представление о героях пьесы

Дездемону в спектакле играет Ирина Апексимова. Фото агентства «Москва»

Еще до начала спектакля в зале слышится шум моря. Команда отправляется в плавание, а на заднем плане по частям собирают картину Айвазовского «Волна». Герои носят черные береты и строгие пиджаки, ходят вразвалку, словно матросы по палубе, а затем переодеваются в повседневные кроссовки и джинсы (художник по костюмам Вера Параничева), словно собрались на экскурсию. Перед путешествием они не забывают о спасательных жилетах – каждый из них может уцелеть, кроме, пожалуй, Родриго, потому что он отчаянно ныряет под воду в одних плавках. Что символизирует море в постановке Андрея Гончарова? Страсти, неодолимый рок, просто жизнь? Кажется, все более прозаично.

Путешественников опьяняет «горе, а не море». Родриго (Кирилл Янчевский) примеряет на себя образ поп-певца Игоря Николаева, а на недоумение Яго предсказуемо отвечает: «Все дело в душевной боли, я ведь человек одинокий». Зрители переговариваются, ожидая «Дельфина и русалку», но их ждет разочарование. Суперстар не исполнит печальный хит 90-х и вообще не споет ничего, кроме фрагментов из не менее приевшихся шлягеров «Пять причин» и «Поздравляю». То ли гонорар мэтру не заплатили, то ли он до такой степени несчастен, что плакаться под фонограмму ему не под силу, только «Дельфин» в подтексте все равно прочитывается – русалка Дездемона была, да сплыла к Отелло. Вот и хочется Родриго с подлинно шекспировским пафосом выкрикнуть: «Как же это все произошло?»

Но не один венецианский дворянин получил в режиссерском прочтении новую трактовку. В спектакле Гончарова Яго – женщина. Расширило ли это проблематику и принесло ли значимые смысловые оттенки в развитие конфликта, сказать трудно. Яго (Надежда Толубеева) суха, цинична, бесцеремонна, она выходит из себя на несколько секунд, приказывая Эмилии во что бы то ни стало найти платок, но в целом невозмутима. Дездемона (Ирина Апексимова) оказывается старше Отелло с европейской внешностью (Роман Колотухин), героиня ведет себя сдержанно и немного по-матерински. В начале она низким голосом просит покурить, изнывая от депрессии, а ближе к финалу достает мужу из пачки одноразовые платки в попытках утихомирить ревнивца: такие подойдут, чтобы высморкаться, а вот доказать верность вряд ли помогут. В этом музее жизни Дездемона остается один на один с морем и ждет, когда ее накроет девятый вал.

Настоящий платок, расшитый цветами земляники, подбросили Кассио (Константин Любимов), и он, оклеветанный, вынужден ползать и скулить, как пес, перед Эмилией (Мария Матвеева), чтобы та простила его за мнимую измену. Эти персонажи до предела гротескны, но Эмилия гораздо более ревнива, чем Отелло. Ее песня «Мы эхо» и смешна, и трагична. Такой силы животное страдание заставляет содрогнуться, вот уж где точно слышен «вопль женщин всех времен». Животное – в буквальном смысле, потому что Эмилия по-кошачьи крадется на четвереньках к Кассио, словно готовясь поцарапать его от обиды.

Визуальное оформление спектакля заслуживает высокой оценки. Световые эффекты, созданные Игорем Фоминым, эстетичны сами по себе и порой говорят больше, чем актерская игра. Строгая и одновременно стильная сценография в исполнении Константина Соловьева подчеркнуто условна. Это и зал дожа, и корабль, и музей, где герои оказываются случайными посетителями. Соловьев сделал из платка подобие паруса или флага, который в самом начале служит занавесом. Платок здесь расшит не только цветами, но и плодами земляники. В момент накала страстей с неба спускается огромная ягода. Не клубничка – что, наверное, читалось бы более однозначно, – а скромная земляника. На афише она изображена с крупными каплями крови или сока, и это заставляет зрителя предвкушать праведный гнев Отелло: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Но и здесь ожидания оказываются напрасными.

Между супругами происходит вялый разговор, и ты вовсе не замечаешь, как спектакль заканчивается. Что хотел сказать режиссер и где искать узел, в котором соединяются все нити, остается загадкой. Отсылки к реалиям российской культуры показывают пьесу Шекспира с неожиданной стороны, однако за всей этой пестротой не видно законченной картины.