В МХТ имени Чехова представили спектакль "Ювенильное море" по повести Платонова

При всех олимпийских замашках колхозники остаются обычными людьми. Фото Александра Иванишина/Пресс-служба МХТ им. А.П. Чехова

На Малой сцене МХТ состоялся премьерный показ спектакля Натальи Назаровой «Ювенильное море» по мотивам одноименной повести Андрея Платонова. Благодаря тонкой работе с текстом, а также искусному вкраплению мифологических аллюзий проза классика советской литературы получила осмысление в духе русской религиозной философии XX века.

На сцене разворачивается поистине сакральное действо. Люди бредут по пустыне в абсолютной темноте, сопротивляясь ветру. Подобно Прометею, спустившему огонь с Олимпа, кузнец Кемаль зажигает переносную лампу и торжественно вручает ее колхозникам как величайший дар неба. Зрители оказываются свидетелями первого дня творения. Как и в Книге Бытия, Земля безвидна и пуста, однако вместо воды под ногами страждущих – песок.

Что же дальше? Да будет свет? Да, свет будет. И если в привычной нам системе координат все планеты вращаются вокруг солнца, то в центре мироздания обитателей совхоза находится чудесная выдумка Кемаля: он зажигает свое солнце, электрическое – этот впечатляющий образ удачно заимствован художником Юлианой Лайковой из повести Платонова «Впрок». Несовершенное творение кузнеца через несколько секунд ломается. Но досадная поломка не способна укротить пыл отважных покорителей советского космоса, что доказывает уже первый монолог инженера Николая Вермо: он бросает вызов природе и обращается к Архимеду, не нашедшему точку опоры, чтобы перевернуть планету. Гениальный изобретатель ее отыскал: «Я обопрусь собою сам на себя и пересилю, перевешу все, не одну эту вселенную».

Смысловое поле спектакля обогащается за счет мифологических параллелей. Профессия Кемаля отсылает зрителя к образу Гефеста, а изящная Надежда Босталоева, в которую влюбляются все подряд, олицетворяет Афродиту. Среди «пантеона» особо выделяется Николай Вермо – режиссер подчеркивает его сходство с Аполлоном: солнечный бог искусства странствует по степи с гуслями за плечами. Живые и мертвые здесь могут свободно общаться: души в белых одеждах приходят из некоего славянского Аида, чтобы поговорить о разбитых мечтах. В честь усопших передовиков Кемаль сооружает подобие языческого капища.

Все речи герои произносят патетически, трибуной зачастую служит деревянная лавка: с одной стороны, в интонациях улавливается комический наивный пафос, присущий молодым советским гражданам, а с другой – величавость выступлений античных ораторов. Ювелирная актерская работа над мимикой и жестами вызывает восхищение. Маленький, тщедушный, сутулый Вермо (Евгений Перевалов), слегка напоминающий ежика в тумане, преображается до неузнаваемости, как только начинает говорить о техническом прогрессе. Его безумный одухотворенный взгляд устремлен далеко в зал – в фантастическое рукотворное будущее. Широкие, царственные движения Федератовны (Юлия Чебакова) выдают в ней сильную, волевую женщину. В блистательном монологе о гибели совхоза «Доброе начало» она предстает поистине героиней греческой трагедии. Надежда Босталоева (Вероника Тимофеева) хрупка и элегантна, даже будучи одетой в засаленную робу. Несчастные Айна (Алена Хованская) и Кухарка (Мария Сокова), возможно, самые реалистичные персонажи, так как ими движут простые материнские чувства. Колоритный Кемаль (Павел Ващилин) кажется загадочным волшебником, чья искренняя вера в успех науки и вместе с тем нежное стремление заботиться о памяти умерших вызывают искреннюю симпатию.

Однако при всех олимпийских замашках колхозники остаются обычными людьми. Они вынуждены бороться не только со стихиями, но и со слабостью собственного тела. Их мучают жажда и «оппортунистический» голод. Да и как сотворить новый мир, если под руками только две с половиной шестерни и пол-ящика гвоздей на целый район?

В самом начале инженеру является загадочный персонаж – кочегар-бог с огненным солнечным диском за спиной (Алексей Краснёнков), который делает его похожим и на святого с нимбом, и на египетского Амона Ра одновременно. Примечательно, что этот герой у Платонова прямо назван богом-отцом. Тогда Вермо – воплощение бога-сына? Не один раз на протяжении действия он обещает создать аппарат бессмертия. Сначала изобретатель в отчаянии бежит за «всевышним» с воплями: «Почему ты все время уходишь?» А затем борется с ним в ночи, словно Иаков с ангелом.

Колхозная космогония завершается крахом, потому что человек не всесилен. Бог умирает, как умирает и герой: с помощью высоковольтной дуги он освобождает ювенильное море, но платит за научное открытие собственной жизнью, не выдерживая высокого напряжения. В этот момент над сценой грозно восходит электрическое солнце – идол, которому гений приносит себя в жертву во имя светлого будущего.