Чайковский на отлично

Гиндин и Волков возродили практически утерянную традицию вокальных вечеров.  Фото с сайта www.meloman.ru

В Московской филармонии с сольным концертом выступил солист театра «Новая опера» тенор Богдан Волков – без преувеличения, восходящая звезда мировой сцены, тот самый Ленский, Берендей, Гвидон, Антонио из нашумевших спектаклей Дмитрия Чернякова. Артист только что вернулся из Зальцбурга, где успешно дебютировал на одноименном фестивале, став там единственным русским исполнителем, получившим разрешение на пересечение еще закрытой границы. А далее – с корабля на бал: у тенора началась подготовка к концерту в Москве в компании с пианистом Александром Гиндиным.

Приняв от филармонии предложение послекарантинного сольного концерта, Волков выбрал несколько романсов Петра Ильича Чайковского: образцы любовной лирики композитора – «Отчего» на слова Мея, «Я тебе ничего не скажу» на слова Фета; примеры пантеистического размышления – «Скажи, о чем в тени ветвей» на слова Сологуба, «Горними тихо летела душа небесами» на слова Алексея Толстого и ряд депрессивных романсов 1893 года, ставших последними в творчестве Чайковского, – «Закатилось солнце», «Средь мрачных дней», созданных на стихи Ратгауза. Александр Гиндин, впервые выступив в качестве аккомпаниатора Волкова, во время концерта нередко «перетягивал на себя одеяло» – но и композитор создал развернутую фортепианную партию. А интермедией между блоками романсов стала пьеса Чайковского «Размышление».

В недавнем интервью Волков честно признался, что у него пока недостаточно жизненного и творческого опыта для исполнения романсов Чайковского. И это ощущалось. Большинство прозвучавших миниатюр – глубоких, философских, написанных уже умудренным жизнью, немолодым автором, – в интерпретации Волкова прозвучали интонационно очень точно, красиво (каждое слово понятно!), но как-то по-ученически правильно, как на выпускном экзамене в консерватории. Несмотря на эту старательность и выразительность, от артиста хотелось больше личного отношения к этим историям, хотелось «встряхнуть» его и попросить заставить нас прочувствовать боль или понять настроение героя (самого Чайковского?), скажем, романса «Снова, как прежде, один»: «Все, что творится со мной/ Я передать не берусь.../ Друг! помолись за меня/ Я за тебя уж молюсь!..» Возможно, романсы Чайковского – не совсем репертуар 30-летнего тенора или пока для них еще не пришло время (стоит учесть, кстати, и непривычную для камерной музыки атмосферу большого, но полупустого зала).

К безусловным попаданиям Волкова в настроение и атмосферу опуса можно отнести романс (песню) «Зимний вечер» на стихи Плещеева, в котором поется о детях-сиротах (хотя для Чайковского вся эта социальная тематика, в общем-то, была нехарактерна). Тенор, в голосе которого удачно возникали интонации Юродивого, превратил миниатюру в драматическую арию, заставив вспомнить свои по-настоящему прекрасные исполнения оперных персонажей. По-настоящему благородно и с достоинством прозвучал на бис знаменитый романс «Средь шумного бала…»: светловолосый певец, трогательно склонив голову набок, наверняка в тот момент растопил не одно девичье сердце. У набирающего обороты фан-клуба «нового Сергея Лемешева» поклонников точно прибавилось.