Марина Абрамович прошла сквозь стены, а российский издатель и не пытался

Искусство Абрамович посвящено преодолению человеческих страхов, преодолению боли. Фото агентства «Москва»

Книга «Walk Through Walls: A Memoir» («Пройти сквозь стены») по-английски вышла еще в конце 2016-го, в год 70-летия Марины Абрамович. На русском языке воспоминания появились три года спустя в издательстве «АСТ».

«Пройти сквозь стены» – это 340 страниц, охватывающие время от югославского детства середины 1940-х до Нью-Йорка середины 2010-х, повествование весьма страстное – и пристрастное, где жизнь неотделима от работы, а карьерные взлеты сопровождаются личными драмами. Жизнь, где есть 12-летняя история любви и сотворчества с Улаем (его не стало совсем недавно, 2 марта), завершившаяся расставанием, есть полученный за «Балканское барокко» «Золотой лев» Венецианской биеннале 1997 года и, например, идущая из самой юности одержимость образом Марии Каллас, премьера мультимедийной оперы о которой – «Семь смертей Марии Каллас» должна была наконец-то пройти в Баварской государственной опере в начале апреля, но из-за пандемии отложена на неопределенный срок. Как бы ни относиться к Абрамович и ее книге-исповеди, это и важный документ, помогающий понять многие ее работы, и монолог одного из самых востребованных художников современности, который должен бы стать бестселлером – но, увы, он до скандального халтурно издан в России.

«Твоя миссия – помогать людям преодолевать боль», – сказала Марине Абрамович бразильская прорицательница. «У меня не было слов», – фиксирует свою реакцию Абрамович, будто бы шокированная этим пониманием незнакомого человека. Боль – то, что намертво сшивает ее жизнь с искусством, отбирает силы в первой и заставляет двигаться вперед во втором. «Проходящий сквозь стены ребенок партизан», как она себя называет, человек, из детства тянущий на себе груз несложившихся отношений с прошедшей войну суровой матерью, в мемуарах описывает не один случай сложных отношений притяжения-отторжения с важными для нее людьми. Художник, многими перформансами показывающий умение преодолеть боль (и не вполне понимающий, почему в совместных работах ее не всегда мог преодолеть досрочно выходивший из перформанса Улай), и человек, выкладывающий в книге свои мучения и рыдания.

Пылкие романы, терпящие фиаско, поиск энергии – очищения через многочисленные ретриты в Индии, на Шри-Ланке, в Бразилии, и той энергии, что нужно суметь аккумулировать, как волю, собрать в кулак в многочасовых изматывающих перформансах, – все переплетено и в итоге помогает лучше понять, как появлялись ее работы. Здесь есть очень личные вещи, которые порой вызывают чувство неловкости, есть описания шокирующих жестокостью сцен из детства, есть эпизоды уже взрослого взаимодействия с родственниками, кажущиеся порой мелочным выяснением отношений, а недалеко от них – порывы, когда, к примеру, купив в Амстердаме старинный дом, Абрамович, когда у нее появляются деньги, решает отремонтировать этаж, где прозябает бывший наркодилер (по договору он в обмен на то, что выгонит из сквота наркоманов, остается там жить). Есть описания и чудес, и страшных, кажущихся невероятными совпадений. Есть Абрамович-аскет и Абрамович – светская дива, self-made woman. Есть навязшие в зубах обороты вроде наречения кого-то другом и упоминания в скобках о том, как он помог что-то профинансировать, – и есть слова о скуке от пустых разговоров тусовки. Всё – бок о бок. Абрамович-художник и Абрамович, в словах которой слышен уязвимый ребенок и уязвленный взрослый человек, который то ругает себя, то оправдывает. Который ищет человеческого участия и заботы. А в работе всегда движется вперед.

Не имея возможности сравнить перевод с оригиналом, его трудно оценить, особенно учитывая небрежность русскоязычной версии. Но кажется, авторская интонация тут такая, будто это наговаривалось на диктофон, возможно, записывалось для себя – словом, разговорная речь, непричесанная, что здесь было бы и не нужно. Иногда это напоминает какой-то женский роман. Если бы не главное, ради чего, видимо, и было написано – понять изнанку работ Абрамович, путь от замысла до процесса воплощения и в прямом смысле слова проживания.

Темы Абрамович – воля, энергия, преодоление боли, жизнь и смерть, выстраивание взаимодействия – вырастают из самых будничных мотивов. Смерть – отдельная тема, от кончины родителей, их личных вещей, найденных после их физического ухода и изменивших к ним отношение Абрамович, до воплощения ее размышлений о смерти и в постановке Роберта Уилсона «Жизнь и смерть Марины Абрамович», и в нынешней перенесенной из-за карантина постановке о Марии Каллас, задуманной много-много лет назад, поскольку Абрамович ассоциирует себя с этой певицей. Есть ли у открытости художника в этих мемуарах маска? Трудно сказать.

Проблема с российским изданием в том, что, кажется, ни редактор (поименованный тут), ни корректор книгу в руках не держали. Всякое, конечно, бывает, но здесь работа с текстом уже за гранью добра и зла. Орфография и грамматика живут своей жизнью, извергая причудливые конструкции вроде «вспомнила идею, что столько лет была у меня на заднем плане в голове», иногда меняя пол рассказчика с женского на мужской и обратно. С именами – вообще беда. Джозеф Кошут стал Жозефом, Мария Каллас с упорством, достойным лучшего применения, появляется как Калласс, и только к концу книги с этой фамилией наконец справились, Анна Маньяни тут – Мананьи, Винченцо Беллини – Белини, Патти Смит – Пати, музей Гуггенхайма – Гугенхайм. Список можно продолжить.

И да, в нынешней ситуации постановка о Марии Каллас, которую после Мюнхена планировали показать в Афинах, Берлине, Флоренции и Париже, не единственный перенесенный проект Абрамович. В Королевской академии художеств в Лондоне на осень была запланирована ее первая в Великобритании ретроспектива (помимо известных там были обещаны и совсем новые работы). Она тоже отложена.