Марина Гайкович
Герои картины Брейгеля-старшего окружают узников дома.
Фото © Monika Rittershaus/www.staatsoper-berlin.de
Берлинская государственная опера открыла доступ к трансляции одной из своих последних премьер – опере швейцарского композитора Беата Фуррера «Фиолетовый снег». По иронии судьбы в основе сюжета сочинения – история людей, оказавшихся заблокированными во время аномальной снежной бури.
Действие в тексте Сорокина происходит в доме и на его крыше (ее нужно постоянно чистить, чтобы не провалился потолок), две женщины и трое мужчин здесь уже двадцать два дня, а снегопаду нет конца. Ясно, что они – представители мира искусства (одна из героинь – музыкант), это одинокий мужчина и, очевидно, две пары, и у мужа одной из женщин затянувшийся роман с другой. В исходном тексте Сорокина упоминается еще один мужчина – муж хозяйки дома, скончавшийся, очевидно, не так давно. Но в либретто этот образ дал идею для ввода еще одного персонажа. Это Таня, бывшая жена одинокого мужчины, она умерла. Путь, который герои проходят в заточении, начинается с момента, когда еще есть силы на шутки и смех (но они на исходе, ибо кто-то кидается в истерики, а кто-то потихоньку спивается), а заканчивается эмоциональным изнеможением, когда уже нет сил держаться вместе, когда каждый словно теряет приметы личности, становится частичкой чего-то разумом непостижимого, необъятного.
Так что же, это социальная драма? Нет. Это апокалиптическая драма, драма расширенного, многослойного мира, мира на грани переходного состояния, мира, застрявшего в «нигде». «Ничего не происходит», – произносят герои оперы, и это ничто в какой-то момент стало определять их сознание. Что привносит фиолетовое солнце, озаряющее сцену в конце? Жизнь? Смерть? Переход в иной мир? Ответ остается за гранью оперы, не избавляя ни героев, ни зрителей от состоянии оцепенения, а скорее – своей неопределенностью, неизвестностью – усиливая его.
Беат Фуррер написал потрясающую музыку; с одной стороны, невероятно живописующую природный катаклизм, где ледяные вихри метели несут новые и новые стаи обжигающе-холодного снега, с другой – состояние, в котором оказались герои, их растерянность, холод, который змеей вползает в их души, их отдаление друг от друга, словно замораживая слои между ними. С третьей – в этой музыке есть попытка проникнуть в ничто, в тишину, понять, что и как из этой звенящей тишины возникает, что реально, а что нет. По записи кажется, что превалирует в этой партитуре верхний регистр, неестественно высокие звуки у деревянных духовых и скрипок, украшенные капелью ударных. За роскошью инструментальной фактуры слышится хор – но голоса остаются призрачными, так что мелькает вопрос, а не послышалось ли?
Квинтет солистов тоже организован так, что низкий бас Отто Катцамайера (муж Тани) словно противостоит остальным персонажам – и тиссетурно, и фактурно. Его «голос» – тянущиеся медленные звуки контрастируют с женской болтливостью и общей суетой. Он выделяется и сюжетно, словно чувствует мембрану, которая отделяет его от умершей супруги (в ходе оперы нам ретроспективно показывают, что она застрелилась на своем же дне рождения – в том же самом помещении, возможно накануне изоляции). В постановке участвуют певцы с мировыми именами – сопрано Анна Прохазка и Эльза Драйзиг, баритоны Дьюла Орендт и Георг Нигль (москвичи знают его по роли Воццека в давнем спектакле Большого театра) – что, к слову, вызвало упреки у немецкой критики, которая не приняла спектакль (имея такой состав, можно было бы сделать что-то более солидное, писал критик Die Zeit). Добавим, что партитура была исполнена на невероятно высоком уровне – дирижировал постановкой Матиас Пинчер.
Режиссер Клаус Гут и его постановочная команда – сценограф Этьен Плюсс, видеохудожник Ариан Андиель, художник по свету Олаф Фризе и художник по костюмам Урсула Кудрна (их работа здесь очень детальна и сложна) – ввела еще одно измерение, в некоторой степени подчеркивающее, уточняющее постановочную идею мира на пороге апокалипсиса. В довольно продолжительном прологе босоногая, в белом платье, Таня, сидя на банкетке в зале венского Музея истории искусств, подробно описывает (и актриса Мартина Гедек это делает блистательно, так, что в воздухе уже витает напряжение) впечатления от картины Брейгеля «Охотники на снегу» – картины, которая появлялась в «Солярисе» Тарковского и «Меланхолии» Триера. Полотно становится частью сценографии, причем сразу в нескольких измерениях: вырастает до размеров задника сцены, расплывается до пятна, сползает на сцену, так что Таня оказывается в снегу, а затем герои картины появляются на крыше и окружают узников дома, перенося тех во вневременное измерение. Прошлое тут или настоящее и что в будущем – понять уже невозможно.
комментарии(0)