Дарья Пархоменко: "Антропоцентристская парадигма уже не работает"

Свою миссию Дарья Пархоменко видит в развитии science art. Фото © Laboratoria Art&Science Foundation

В Laboratoria Art&Science Foundation планировали открыть свое пространство в Западном крыле Новой Третьяковки в июне. Из-за пандемии сроки переносятся. Но, возможно, после карантина первая на новом месте выставка «Да живет иное во мне. Изобретая гибридные сообщества» будет восприниматься даже острее. О том, как развивается science art, о том, почему переезд в музей символичен и о той самой новой выставке, где, в частности, будет объект с голографическими поросятами, отвечающими на вопросы зрителей репликами из антиутопий Оруэлла и Замятина, директор и худрук Laboratoria Art&Science Foundation Дарья Пархоменко рассказала корреспонденту «НГ» Дарье Курдюковой.

– Дарья, Laboratoria стала резидентом Западного крыла Новой Третьяковки, как и музей дизайна, который там уже открылся. Как вы будете там функционировать?

– В прошлом году Третьяковская галерея пригласила нас к партнерству – мы привносим свой уникальный контент, а Третьяковка дает нам пространство. Мы уже переехали, сейчас ремонтируем выставочный зал на первом этаже, возвращая ему историческую планировку. Наш переезд в музей – символический акт институционализации технологического искусства. С 2008 года мы занимаемся развитием и продвижением science art. Мы объединяем как российских ученых и художников, так и зарубежных звезд технологического искусства; мы не только делаем выставки, но и обеспечиваем условия для совместной работы художников и ученых, приводящей к созданию новых произведений. Когда мы открывались, большие музеи к технологическому искусству и междисциплинарным практикам относились с опасением – это было ново и непонятно. Сегодня наше искусство уже востребовано классическими музеями. (Свое пространство в НИФХИ им. Карпова на Курской у нас было восемь лет. Потом НИФХИ перевели за МКАД, и последние годы мы делали выставки на площадках разных музеев – в России, в Бразилии, в Германии.)

Группа "Куда бегут собаки" (Россия). Оракул. Распределенный псевдо-голографический речевой поросенок. 2019-2020. Фото предоставлено Laboratoria Art&Science Foundation

– В 2023 году здание Новой Третьяковки закроют на реконструкцию – что потом?

– Сейчас нам важно открыться и реализовать свои планы. В будущем мы планируем действовать в соответствии с изменяющейся ситуацией.

– По вашим наблюдениям, как за 12 лет работы вашей институции изменилось отношение к science art в Москве и само это искусство? У нас одна из самых известных групп, работающих с science art, – наверное, «Куда бегут собаки», но они существуют еще с 2000-го. Есть еще несколько уже давно известных художников, а в последнее время на слуху Дмитрий Морозов (: : vtol::). Новые имена появляются?

– В десятки раз вырос технологический уровень и уровень продакшена наших проектов. Когда мы начинали, у художников и ученых были глубокие идеи, но возможности для создания технологических объектов были очень ограничены. Сейчас мы создаем работы международного уровня, в которых задействованы и робототехника, и машинное обучение. Несмотря на растущий интерес к science art, в России пока появляется не так много новых художников, которые систематически работают в этом направлении. Кроме «Куда бегут собаки» и : : vtol::, которых вы уже назвали, это Дмитрий Каварга, Аристарх Чернышев, Анастасия Алехина, Елена Никоноле, Наталья Федорова, Егор Крафт, Ильдар Якубов и ряд других. Несмотря на то что есть несколько образовательных учреждений, открывшихся в последние два года – магистратура science art в ИТМО (Институт точной механики и оптики) в Петербурге, в Томске и во Владивостоке, но мы еще не знаем, кто из их будущих выпускников станет активным художником.

– В чем разница между science art и технологическим искусством, как вы его предпочитаете называть?

– Science art дословно – «научное искусство». При этом каждый теоретик и практик предлагает свое определение. Я считаю, что это искусство, которое появляется в ходе взаимодействия художника с научной практикой, которое может давать ученому новые возможности для свободного эксперимента. Моя Laboratoria концентрируется на непосредственном взаимодействии ученых и художников и создании произведений искусства в ходе их сотрудничества. Технологическое искусство – это более широкое понятие; это искусство, художественным языком которого являются новые, быстро развивающиеся технологии.

Агнес Мейер-Брендис (Германия). One Tree ID. Биохимическая инсталляция. 2019. Фото предоставлено Laboratoria Art&Science Foundation

– Мы – редкая институция, профессионально сфокусированная на science art. Такие центры есть далеко не во всех странах, а где есть – там обычно одна или две. Технологическое искусство в основном некоммерческое, так что подобные проекты чаще встречаются там, где есть серьезный интерес к развитию инноваций и поддержка государства: в Канаде, Австралии, Нидерландах, Германии, Великобритании. Часто эти центры работают на базе образовательных учреждений. Институций, которые занимаются не только выставками, но и производством, совсем мало – чаще всего это небольшие центры, как мы, кто имеет гибкую структуру и вовлечен в долгосрочные инициативы в области научно-художественного сотрудничества.

– А в Китае таких центров много?

– В ноябре я как раз была на конференции в Пекине в Академии искусств, где выступали директора множества science art институций. В Китае традиции научного искусства, характерные для России и США, отсутствуют, но у них гигантский интерес к инновациям. Они видят в science art большой инновационный потенциал и готовы инвестировать в его развитие, впитывать идеи и применять все международные ноу-хау, они поддерживают его и в образовательных учреждениях. Сейчас у них появляются новые идеи и художники, однако для того, чтобы вырастить поколение, нужно больше времени – а в Китае эта инициатива существует всего три года. Но мы уже знаем, как быстро они могут работать.

– Вы начинали в формате лабораторного пространства – Laboratoria Art&Science Space, теперь вы называетесь фондом. Есть ли у вас своя коллекция, и в целом что происходит с работами после завершения проектов?

– Мы с самого начала были и фондом, и пространством. Когда мы начинали, мы были независимым пространством, акцент ставился на слове «space», но в последние годы мы много сотрудничаем с музеями и в публичном пространстве стало удобнее делать акцент на фонде. Судьба работ после окончания проектов зависит от условий контрактов с художниками, от нашего участия в финансировании проекта. У нас коллекция небольшая. Одна из последних работ в ней – нейророботическая инсталляция «Borgy&Bes», созданная в рамках проекта «INCUBATOR», который мы делаем вместе с австрийским художником Томасом Фойерштайном. Но в основном объекты, созданные при нашей поддержке, оставались у художников. Собирать и хранить – скорее музейная прерогатива. Под хранением я имею в виду и процесс дальнейшего экспонирования и воссоздания. С технологическим искусством это не так просто, важно, чтобы спустя время не устарели программные коды, не потеряло работоспособность оборудование, сохранились инструкции по сборке. Нашу миссию я вижу в создании нового.

– Что за проект проект о пандемии вы делаете онлайн?

– Cейчас на нашем сайте и в наших соцсетях мы показываем онлайн выставку «We=link: Ten Easy Pieces» с нет-артом – работами на тему пандемии, созданными художниками в интернете. Это проект китайского центра искусств Chronus, а мы стали их партнером.

Наша перенесенная в связи с пандемией на осень выставка «Да живет иное во мне» сегодня становится еще более актуальной – ведь она посвящена способам взаимодействия человека и иных существ: от растений и бактерий до искусственных интеллектов.

Cаша Спачаль (Словения). INSPIRATION. Биотехнологическая инсталляция, 2018. Фото предоставлено Laboratoria Art&Science Foundation

– Она рассказывает об общении и взаимодействии с нечеловеческим: с биоценозами, машинами, животными. Она говорит о том, что антропоцентристская парадигма уже не работает: мы должны принимать во внимание всех иных существ. В 10 масштабных проектах, представленных на выставке, художники в сотрудничестве с учеными изобретают новые технологические интерфейсы взаимодействия и сотворчества с нечеловеческими агентами. Проекты разделены на три секции – это три стратегии коммуникации. Во-первых, «Диалог». Тут мы покажем видеодокументацию перформанса «Измеряя магию взгляда», который мы с Мариной Абрамович делали у нас в Laboratoria (это единственный на выставке пример взаимодействия между людьми). Во время перформанса у смотрящих друг другу в глаза людей измеряется активность мозга. Мы также планируем частично воспроизвести этот перформанс в пространстве выставки. В этом же разделе будет работа «Оракул» группы «Куда бегут собаки». С помощью машинного обучения художники наделили трех голографических поросят искусственным интеллектом. Три поросенка могут отвечать на вопросы зрителей репликами, которые сгенерированы из антиутопий Оруэлла и Замятина, а также учебников по программированию.

Вторую секцию мы назвали «Симбиоз», тут зрители вступают в контакт с нечеловеческим. Саша Спачаль из Словении в работе Inspiration, от слова «respire» – «дышать», ставит установку с кислородными масками, с помощью которой можно вдохнуть воздух, насыщенный непатогенным видом почвенных бактерий Mycobacterium vaccae. Как известно, эти бактерии повышают уровень серотонина и являются естественными антидепрессантами. Одна из мировых звезд science art, Агнес Майер-Брандис из Берлина, покажет проект One Tree ID. Агнес синтезирует индивидуальные запахи деревьев, человек может нанести их на себя и предстать для дерева другим деревом (в пространстве выставки будет находиться дерево).

Третья секция – о присутствии. Мы наблюдаем за другими мирами и пробуем их понять, как в нейророботической инсталляции «Borgy&Bes» Томаса Фойерштайна, где две оживленные нейросетями хирургические лампы общаются, переводя современные новости и обсуждая их на языке Достоевского.

– Образовательная программа будет?

– Сразу после открытия мы планируем конференцию «Science art. Искусство разговора с другим». А потом будем вводить новый формат «Медленные разговоры». Мы размышляли о том, как ученый и художник могли бы услышать друг друга. Для этого необходимо время. Каждая из разговорных сессий между ученым и художником будет длиться около пяти часов.