Владимир Дудин
В Кракове у композитора был свой уединенный уголок. Фото Reuters
На 87-м году жизни после продолжительной болезни польский классик современной музыки Кшиштоф Пендерецкий скончался в Кракове, где и будет похоронен в Национальном пантеоне в костеле Петра и Павла.
Для советского интеллигента имя Пендерецкого прочно ассоциировалось с явлением современной музыки в ее самом авангардном изводе, и это было отнюдь не отражением мифа, а самой настоящей правдой. Пан Кшиштоф действительно был творцом знаменитого польского музыкального авангарда, становившегося образцом для подражания для советских собратьев по перу. Виолончелист Иван Монигетти, учившийся в Московской консерватории, так вспоминал то время: «1960-е годы – мои еще школьные, первые годы в консерватории. Музыка Пендерецкого в то время в СССР не приветствовалась, но проникала в страну на пластинках. «Псалмы Давида», «Полиморфия», «Страсти по Луке» – все это было для нас открытием совершенно нового мира, новых звуковых сфер, до этого неизвестных. Творчество раннего Пендерецкого было сломом табу, советских стереотипов, очень важных для моего поколения, для меня лично». Бард Тимур Шаов неспроста сочинил в свое время песенку «По классике тоскуя», где в припеве были строчки: «Не нужны были стране советской ни Слонимский, ни Пендерецкий». Удивительно, но оба они ушли друг за другом с разницей в полтора месяца. Сергей Михайлович Слонимский – представитель ленинградско-петербургской композиторской школы, связанный с Польшей по линии дяди Антония Слонимского, поэта и драматурга, был другом семьи Пендерецких. Между музыкой того и другого при желании можно найти немало точек пересечения, главным образом в пункте «противодействие режиму». Оба в разной степени переболели авангардом, придя в итоге к сочинению той музыки, которую просила душа, а не внешние обстоятельства и безоглядный бег времени. Впрочем, все это происходило согласно возрастной эволюции: когда молод, хочется менять мир, крича ему самую жесткую и неприглядную правду, от которой становится больно. Когда дело переваливает далеко за полвека, хочется покоя, тишины, ухода в тайну, в конце концов примирения с мирозданием.
Да, Кшиштоф Пендерецкий очень смело вошел в историю музыки второй половины ХХ века с «Плачем по жертвам Хиросимы» в 1960 году, за который получил награду ЮНЕСКО. В нем смелые звуковые поиски привели композитора к тому, что образ кровавого плача он нашел в душераздирающих сонористических кластерах, равно как грозной актуальностью темы было оправдано и множество бесстрашных звуковых приемов, ставших вскоре образцами для подражания для композиторов разных поколений в СССР. За «Плачем» (музыку которого использовали в фильмах «Сияние» Кубрика, «Изгоняющий дьявола» Фридкина, «Дитя человеческое» Куарона) как из рога изобилия посыпались Anaklasis (1960), «Полиморфия» и «Псалм». А в 1965 году появились «Страсти по Луке», сочиненные к 700-летию собора в Мюнстере. Следом возникла оратория Dies irae, известная также как «Освенцимская оратория». Даже среди сочинений непрограммных, среди которых множество инструментальных концертов, можно встретить бесконечные посвящения, означающие постоянную включенность и присутствие композитора в бурный поток истории ХХ и XXI веков. После Шопена, Шимановского и Лютославского ему на долю выпало быть главным представителем польского композиторского цеха в мире, а в родной Польше – выражать мировые идеи. В этом Пендерецкий выступал наследником музыкальных философий Бетховена и Шостаковича – композиторов, им особо чтимых.
К его сочинениям позднего периода, где композитор и не скрывал своей погруженности в просторный романтический модус, кажется, боготворимый им, у многих критиков существует предвзятое мнение как к чему-то не столь оригинальному и даже вторичному. Но кто же запретит испытывать благоговение и мистический трепет перед красотой бесконечных звуковых миров Малера и Вагнера, какие можно слышать в Адажио Третьей симфонии, где слушатель словно попадает в таинственный лес, ведущий в до дрожи потустороннее измерение. Концерт для валторны «Зимний путь» – еще одна машина времени Пендерецкого, где он соединяет несоединимые миры, питаясь ассоциациями из собственного детства, о которых так рассказывал мне: «Одним из воспоминаний моего детства были поездки на охоту с дядей Мечиславом Бергером, к которому мы с мамой ездили во Львов. Я помню двух солдатиков, которые играли на валторнах, играли фальшиво, но я запомнил это на всю жизнь. В концерте есть мотив Vivace – мотив охотника, который исполняется колокольчиками, похожий на мчащиеся сани. Все это ушло в подсознание, но остались очень сильными акцентами в жизни процесс охоты, убитая дичь, лежащая в крови... В 1939 году моего дядю, который был военным, начальником штаба во Львове, убили в Катыни – он был одним из первых в списке. В то же время валторна со времен итальянского барокко связана с жанром концерта да качча, «охотничьим концертом». Такие вот разнонаправленные ассоциации». Что до барокко, то Пендерецкий был и его наследником в своих масштабных полотнах наподобие гигантских «Семи врат Иерусалима», исполненных в 2001 году во дворе Государственного Эрмитажа. «Гимн Св. князю Даниилу» он сочинял к 850-летию Москвы. В нем текла польская, армянская, немецкая кровь, а потому духовные жанры католического богослужения мыслились им настолько широко, насколько возможно, послание которых могло быть понятно без перевода во всем мире. Каждое из них неразрывно связывалось и с историей Польши. Кульминацией стало Credo (1997–1998), где отчетливо слышен мучительный и тернистый путь приятия истинной веры. Еще одним «тропом барокко» стал для композитора сад в Люславицах под Краковом, где он воплотил свою мечту «райского сада», давний интерес к ботанике. Там же в 2012 году был открыт Европейский центр музыки Кшиштофа Пендерецкого, принимающий молодых музыкантов и композиторов со всех стран для совершенствования мастерства. Верной спутницей, свидетелем и летописцем побед композитора была все годы его супруга пани Эльжбета Пендерецкая, возглавляющая Бетховенский Пасхальный фестиваль в Варшаве и являющаяся художественным руководителем фестиваля музыки Кшиштофа Пендерецкого.
В этом небольшом фрагменте из разговоров с паном Пендерецким, состоявшихся в Петербурге и Варшаве в 2017–2018 годах, слышны те мысли и настроения, с которыми маэстро жил в последнее десятилетие.
– В вашей музыке всегда слышна борьба, сопротивление чему-либо. Это все благодаря вашему преклонению перед гением Бетховена?
– Но борьба должна быть! Невозможно писать музыку только такую, как бы спокойную, которая ни о чем не говорит, только прекрасную. Музыка – это то, о чем очень хочется всем рассказать, но не на словах, а именно через звуки, что для меня намного легче.
– Можно сказать, что музыка для вас в каком-то смысле религия?
– Много религиозной музыки я написал в начале своего творчества, в 60–70-х. Все свои большие ораториальные сочинения уже написал, поэтому больше не должен. Мне хочется сегодня писать квартеты. Чем старше становишься, тем больше хочется писать камерную музыку: квартеты, квинтеты, октеты. Это музыка высшего пилотажа.
– К чему в этот период жизни больше всего лежит душа?
– Я думал, что на этом этапе жизни, когда мне за 80, я буду сидеть дома в тапочках, а оказалось, что это невозможно. У меня приглашения по всему миру, но от некоторых вынужден отказываться. В Россию всегда приезжаю с удовольствием.
А еще я – ботаник. У меня есть парк в 25 гектаров, который я сам посадил и которым горжусь. Гуляю среди деревьев, которые уже выросли с тех пор, как были посажены более 40 лет назад. Я постоянно досаживаю деревья, места почти не осталось. Мне очень интересна садовая архитектура, которой я занимаюсь. Мой дед очень интересовался деревьями, любил их, знал о каждом все. Ходил со мной на прогулки каждый день и учил меня названиям деревьев на латыни. Поэтому я научился этому очень рано и любви к деревьям тогда же. Я не втыкаю в землю палку, я люблю каждое посаженное дерево. Меня радует этот парк, который с каждым годом становится все прекрасней и больше. Трудно объяснить, для чего, но, думаю, благодаря деду. Каждому ведь хочется вырастить свой рай за окном, окружение хочется иметь, которое будешь любить, тем более когда сам все посадил. Ну а с музыкой я живу давно.
– Напряженность в мире как-то влияет на творчество?
– Я сконцентрирован прежде всего на своей музыке. Политикой занимается моя жена, равно как и всем, что связано с повседневной жизнью. Я каждый день встаю рано и сочиняю. Так продолжается всю мою жизнь.
– Что говорит вам интуиция о том, к чему катится мир?
– Думаю, что мир движется в нескольких направлениях. Демократия остается для нас наиважнейшей вещью, мы к ней привыкли, мы о ней мечтали. Но это сегодня уничтожается из-за идиотов, у которых нет ни способностей, ни идей, ни концепции, в каком направлении развиваться, в частности, Польше. Поэтому сейчас у нас не самое лучшее время. Если бы был моложе, то уехал бы.
– Ваша коллега композитор София Губайдулина недавно заметила, что мир стоит на самом краю пропасти.
– Нет, еще не настолько плохо, но он действительно уже не идет по прежнему пути.
комментарии(0)