К выходу двухтомника о художнице галерея "Ковчег" открыла выставку

Выставка работ Софроновой – одна из немногих, которые еще открыты для посещения. Фото агентства «Москва»

Юрий Петухов два года назад издал три огромных тома графики Михаила Соколова (см. «НГ» от 21.10.18), с которым была дружна Антонина Софронова (1892–1966). Нынешнее, на сегодня максимально полное, издание о Софроновой в какой-то степени выросло из того проекта. В двух томах – живопись и графика из частных и музейных собраний. На выставке «Характер искусства», курируют которую Юрий Петухов и Сергей Сафонов, частные коллекции и преимущественно графика. Что Софронову показывает именно «Ковчег», логично – ее персональную выставку эта галерея показала еще в 1999 году и с тех пор не раз обращалась к ее творчеству.

Антонина Софронова прошла, в частности, через обязательный для первой четверти XX века кубизм и беспредметность, но в истории осталась представительницей «тихого искусства». Линии немагистральной, но очень важной своим упрямым внутренним сопротивлением всяким навязываемым правилам. «Характер искусства» в заглавии теперешней выставки и адресует к записям 1919 года художницы о том, что «национальное в искусстве не в сюжете, а в характере искусства. Это своего рода тембр или оттенок».

Тембр ее творчества начала 1920-х – с одной стороны, рисованные простым графитным карандашом или углем и мелом «Конструктивные композиции», с другой стороны, например, сделанная из «осколков»-воспоминаний о кубизме «Венера у зеркала». В первом случае это экзерсисы с архитектоникой, динамическими построениями форм – отчасти сродни тому, что делала в беспредметном искусстве, например, одна из «амазонок авангарда» Любовь Попова. Во втором случае это диалог с извечной в культуре темой Венеры, будь то тициановская «Венера перед зеркалом» или какая другая. Свою вариацию Софронова как бы решает кубистически, но это такой условный кубизм, кубизм как прием, а не как система видения. Ее мясистая Венера (вот вам привет из студии авангардиста Ильи Машкова, которую она посещала с 1913 по 1917 год, а в 1914-м и выставлялась с «Бубновым валетом») – это не ломание формы ни «Авиньонских девиц», ни «Королевы Изабо» Пикассо. Скорее она сродни «Купальщице» Жоржа Брака (из Центра Помпиду). Но с той существенной разницей, что Софронова, словно иронизируя, добавляет в грубоватый образ – очень по-женски – акцент четко очерченных бровей и навязчивые завитушки на раме зеркала.

Художница участвовала в третьей выставке группы «Тринадцать», которая прошла в 1931 году, была растоптана критикой и положила конец существованию этого весьма разношерстного и очень самобытного объединения. И стихия Софроновой, кажется, все-таки ближе именно к «тихому искусству» коллег по группе «Тринадцать», в первую очередь Михаила Соколова. В ее показанной сейчас эскизно живописи как раз эскизность, умение ухватить настроение и, не отпуская его, передать всего несколькими штрихами и тонами, – главное. Это есть в холсте 1933-го «После грозы. У Кропоткинских ворот», где пасмурному небу вторит размокшая земля, по которой шлепают условные, как с детского рисунка, фигурки. И тут вспомнится не только Соколов, а в первую очередь француз Альбер Марке – с ним сравнивали Софронову. Свободный дух эскизности виден в одной из работ ее серии из Московского зоопарка: «Фазанчик на дереве». Это вязь сероватых, жемчужных, палевых мазков и нахохлившаяся черно-белая птица на ветке. На голове – красный мазок, маленький акцент, не только или даже не столько для «правды жизни» поставленный, сколько в виде «точки», делающей работу оконченной в художественном плане. Что-то вроде того coup de maitre, завершающего мастерского мазка, о котором говорил современник Софроновой Константин Истомин в связи со своими ставшими столь знаменитыми «Вузовками». У Истомина это был зеленый штрих, рефлекс на шее девушки слева.

Но главное здесь, безусловно, графика. В ней интонация линии меняется удивительно. То это акварельная дрема меланхоличной девочки в национальном костюме, увиденной будто сквозь какую-то пелену, то гудаутские женщины, рисунки с которыми Софронова строит на контрасте чеканных перовых линий и опять-таки акварельной размывки. А есть совсем другое. Острые, харáктерные зарисовки в «Игроках в карты» и «Беспризорниках» из цикла «Типы московских улиц». Тушь в первом случае и уголь во втором работают по-разному. «Нервная» линия перового рисунка – как нервический характер игры картежников, то вихрится, то идет стаккато штрихов. В «Беспризорниках» художница работает иначе, варьируя нажим и силу линии, которая, стало быть, ведет себя непредсказуемо. То аккуратно ведет силуэт, то «бросает» на середине; то идет спокойно, то – особенно в деловитой физиономии паренька на первом плане – с сильным нажимом. Так галочка носа, прямая линия сжатых губ да точки-глаза и в прямом, и в переносном смысле выводят на первый план характер. Характер искусства, интонацию линии.