Альбрехт Дюрер. Танцующие и музицирующие путти с античным «трофеем». 1495. ГМИИ им. А.С. Пушкина Изображение предоставлено пресс-службой музея
Экспозицию «От Дюрера до Матисса. Избранные рисунки из собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина» в музее называют вторым этапом проекта, начатого в прошлом году. Тогда в парижском Фонде Кустодиа прошел самый большой вне России показ рисунков из коллекции ГМИИ. 24 марта на Волхонке должна была открыться выставка, объединившая больше 170 рисунков, – это Дюрер, Карпаччо, Веронезе, Бернини, Рембрандт, Рубенс, Ватто, Давид, Делакруа, единственный в России Ван Гог, Врубель, Малевич и многие другие. Поскольку музеи закрыты на карантин, с проектом будут знакомить онлайн. На телеканале «Культура» выйдет серия фильмов о выставке, первые покажут 23 и 24 марта. Пушкинский музей выложит в соцсетях и на YouTube экскурсии. А пока о Дюрере, о рисунках Чезари для росписи церкви Сан Луиджи деи Франчези, которая знаменита работами Караваджо, и о рисунке Лемуана, оказавшемся этюдом для росписи в Версале, ведущий научный сотрудник отдела искусства Европы и Америки XIX–XX веков, хранитель французских рисунков в отделе графики ГМИИ, куратор выставки Виталий МИШИН рассказал корреспонденту «НГ» Дарье КУРДЮКОВОЙ.
– Виталий Александрович, как и любая выставка панорамного охвата, ваша не только представляет музейную коллекцию и историю развития рисунка, но и показывает итоги исследований, связь этих работ с развитием истории искусства...
– В 2014 году Пушкинский музей купил рисунок Франсуа Лемуана, который происходит из собрания одного из крупнейших коллекционеров французского рисунка Филиппа де Шенневьера. В конце XIX века он вынужден был распродать свою коллекцию, в которой особенно ценен французский раздел. Частично эти произведения попали в музеи, частично распылились по миру. Рисунок Лемуана оказался в России, а с недавнего времени – в нашем музее. В результате проведенных исследований стало ясно, что это этюд для одной из фигур в росписи плафона Салона Геркулеса в Версальском дворце. Лист, попавший в ГМИИ, удалось идентифицировать по описанию в каталоге, составленному самим коллекционером.
Есть рисунки, которые представляют интерес другого рода. Скажем, у нас хранятся два листа итальянского художника XVI века Джузеппе Чезари. Может быть, для широкого зрителя это не самое известное имя, но эти два листа – из числа немногочисленных сохранившихся свидетельств, бросающих свет на предысторию росписи капеллы Контарелли в римской церкви Сан Луиджи деи Франчези, знаменитой главным образом работами Караваджо. Прежде чем этот заказ был поручен Караваджо, над ним работал Чезари. Он расписал плафон, а основные композиции по неизвестным причинам не выполнил, хотя готовился к этому: осталось всего несколько эскизов и этюдов, два из которых хранятся у нас. Как и все, что хотя бы косвенно связано с Караваджо, они имеют очень большую историческую ценность.
– Вы покажете подготовительные рисунки к полотнам, хранящимся в разных музеях мира. Это, в частности, рубенсовский «Кентавр, покоренный амуром» – рисунок, сделанный с античной статуи, и, возможно, послуживший мастеру при работе над хранящейся в Эрмитаже картиной «Христос в терновом венце». Это «Двое мужчин на берегу моря» Каспара Давида Фридриха – рисунок, близкий одноименной картине из собрания Государственных музеев Берлина. На какие из подобного рода рисунков стоит обратить особое внимание?
– С самого начала надо сказать, что состав выставки очень высокого уровня. Я не настаиваю на том, что все это сплошь шедевры. Но там нет балласта. Каждый рисунок на выставке может восприниматься как особо значимый в том или ином отношении. У рисунков бывает интересное происхождение. Скажем, рисунок Джованни Сольяни «Голова молодого святого» принадлежал знаменитому коллекционеру и знатоку рисунка XVIII века – Пьеру-Жану Мариетту.
У нас есть много этюдов, связанных с важными живописными произведениями, как, например, этюд Давида для фигуры Герсилии в луврской картине «Сабинянки, останавливающие битву». У нас хранится «Портрет молодой девушки» Ван Гога: он уникален в том смысле, что это единственный рисунок мастера в российских музейных собраниях; он соотносится с живописным портретом «Мусме» из Национальной галереи Вашингтона. У нас есть гуаши Пикассо из собрания Щукина, что само по себе важно. Это эскизы к картинам «Дружба» и «Три женщины» (они хранятся в Эрмитаже), написанным в 1908 году и представлявшим важную веху в развитии кубизма. Другой его эскиз, «Комедианты», связан с картиной из Национальной галереи Вашингтона, важнейшим произведением розового периода Пикассо. Причем эта гуашь соответствует промежуточной стадии работы над холстом, различимой на рентгеновских снимках. Вот такие истории придают особое значение некоторым рисункам.
– Российским музеям довольно трудно что-то приобретать в свои фонды, сейчас это происходит в основном благодаря дарам. Удается ли Пушкинскому музею пополнять коллекцию графики?
– Покупка рисунка Лемуана за государственные деньги – разумеется, нетипичный случай в том, что касается западноевропейского искусства. В основном мы получаем произведения в качестве даров, пожертвований. Если говорить о закупках, то это касается в большей мере русской школы, художников XX века, хотя и тут превалируют дары самих художников или их наследников. Недавно мы получили большое собрание коллекционера Смоленского. Это около тысячи гравюр разных западноевропейских школ и эпох, а также несколько десятков немецких рисунков. Из отечественного искусства относительно недавно в музей поступили рисунки Дмитрия Лиона, Франциско Инфанте, Владимира Башлыкова, Олега Кудряшова, Дмитрия Плавинского.
– В Пушкинском музее хранятся два рисунка Дюрера, которые будут на выставке. Первый – «Танцующие и музицирующие путти с античным «трофеем», рисунок, созданный во время первого итальянского путешествия и под влиянием работ Мантеньи, Поллайоло и Донателло. А второй – так называемый «Автопортрет в рост», этюд для сгоревшего в XVIII веке «Алтаря Геллера». Это единственные рисунки Дюрера в России? Известно ли, с каких именно произведений он рисовал путти?
– Если говорить о рисунке, то замечательная «Мадонна с младенцем» есть в Эрмитаже. С гравюрами, разумеется, проще, и их больше. Но рисунки Дюрера – это вообще штучные вещи, они, что называется, на вес золота. Много их разве что в Альбертине. Что касается путти, думаю, какие-то близкие пластические переклички найти можно. Но дело не в них. Такие художники, как Дюрер, слепо не копировали. Он не обязательно зарисовывал конкретные вещи, он ими вдохновлялся, изучал пластику, основанную на античном понимании тела, впитывал средиземноморскую традицию. Искал импульс. Так же, как позднее Пуссен, который рисовал с антиков. У него есть точные, суховатые рисунки археологического характера, но они составляют отдельную группу. А большая часть его рисунков с антиков – свободные интерпретации, в которых он искал пластические или композиционные мотивы, а потом очень свободно перевоплощал их в живописи. У нас на выставке будет такого рода рисунок, сделанный с рельефа римского саркофага, где был изображен миф о Прозерпине. Хотя, как выясняется, он сделан не непосредственно с саркофага, а с воспроизводившей его гравюры. Но в данном случае это непринципиально.
– Ваша выставка – это и рассказ о том, как менялась техника и соответственно эстетика рисунка. Скажем, сангину стали использовать в эпоху Возрождения. А так называемый серебряный карандаш (или серебряная игла), распространенный среди ренессансных мастеров, после XVII века, если я не ошибаюсь, утратил популярность. Можно ли выделить вехи в развитии искусства рисунка в плане технических новшеств и новых материалов?
– Да. Это рубеж XV–XVI веков, когда рисунки серебряным или свинцовым штифтом постепенно отходили в прошлое, а появились черный мел и сангина, дававшие возможность рисования в более живописной манере на листах большего размера. На рубеже XVIII–XIX веков появился графитный карандаш (карандаш Конте), что во многом определило характер развития рисунка в XIX веке. В начале того же столетия получила широкое распространение сепия. Но надо понимать, что не новые материалы меняют рисунок, а эстетические потребности – в силу имманентного развития искусства – заставляют художников искать адекватные средства выражения. Материалов ведь на самом деле не так много, и частью они были известны с давних времен, но не были востребованы в силу других эстетических запросов. Скажем, распространение графитного карандаша стимулировалось эстетикой неоклассицизма: эта эпоха нуждалась в инструменте, которым можно проводить очень тонкие, жесткие, чистые линии. Но эволюцию рисунка, в том числе с технической стороны, нельзя представлять как линейный процесс. Тот же графитный карандаш позволял имитировать художественные особенности итальянских рисунков эпохи Кватроченто. А некоторые художники возвращались и к серебряному штифту. А вот художники романтического склада – Делакруа и его круг – любили смелые живописные размывки кистью и в этом основывались на традиции барокко. Развитие не прямолинейно, циклы все время возвращаются.
комментарии(0)