В Музее русского импрессионизма открылась большая выставка Юрия Анненкова

Старуха. 1925. Центр Жоржа Помпиду. Фото агентства «Москва»

Хотя имя Анненкова, автора хрестоматийно известного портрета Анны Ахматовой, графика и живописца, литератора, театрального художника и художника по костюмам в кино, хорошо известно, в России первая монографическая выставка его работ прошла совсем недавно, в 2014-м в Литературном музее. В прошлом году второй показ устроили в Доме русского зарубежья, так что нынешняя экспозиция – всего третья и первая большая ретроспектива мастера-эмигранта. Ее название «Революция за дверью» адресует к тексту самого Анненкова.

«Главным любимцем Троцкого был Пикассо. Троцкий видел в формальной неустойчивости, в постоянных поисках новых форм этого художника воплощение «перманентной революции», той самой «перманентной», которая принесла Пикассо богатство и славу и которая стоила Троцкому жизни», – вспоминал Анненков в книге «Дневник моих встреч. Цикл трагедий».

Он сделал несколько изображений «Льва революции», который позировал то в устроенной в доме Льва Толстого в Хамовниках мастерской, то в своей ставке в Архангельском. В 1923 году Анненкову заказали портреты политических деятелей для выставки к пятилетию Красной армии. Он написал Троцкого на трехметровом холсте и с явной примесью кубизма. Портрет показывали в советском павильоне на Венецианской биеннале, а потом по известным историческим причинам уничтожили. Кроме того, по рисунку Анненкова был создан скульптурный портрет Троцкого – тоже в кубистическом духе (он был «сослан» в запасники и сейчас экспонируется на выставке). Графические изображения революционера вошли в альбом «Семнадцать портретов». Еще там есть соратник Троцкого Эфраим Склянский, таинственно утонувший в Нью-Йорке в 1925 году, Зиновьев и Каменев, Луначарский, Мейерхольд... (В 2012-м рисунок, с которого сделан этот альбомный портрет режиссера, был продан на Sotheby’s за 1,049 млн фунтов, став на тот момент вторым после рисунка Зинаиды Серебряковой самым дорогим графическим произведением отечественного художника).

В эмиграции Анненков провел полвека. В 1924 году он со своей второй женой, актрисой Валентиной Мотылевой, уехал на Венецианскую биеннале, а затем во Францию. В 1926-м «Семнадцать портретов» вышли в СССР тиражом 2000 экземпляров. Через два года распоряжением Сталина эти альбомы начали изымать и уничтожать (сохранилось шестьполных комплектов, а на выставке представлены репринты из частного собрания). В интервью 1965 года Мотылева говорила, что «думала, пройдут 2–5–6 лет, и мы вернемся в Россию. Но обстоятельства сложились так, что мы остались навсегда в Париже». К слову, в эмиграции Анненков станет делать карикатуры на Сталина и Хрущева, но на выставке их нет – говорят, уже не вмещались в экспозицию.

«Революцией за дверью» назывался французский перевод «Повести о пустяках», произведения о перипетиях начала века, во многом для Анненкова автобиографического. Впервые его издали на русском языке в Берлине в 1934-м. Теперешняя ретроспектива делится на период до и после эмиграции, и в отдельный раздел вынесены театральные эскизы. Революция здесь – то, что художник пережил (и что отразилось в том числе в его оформлении поставленного Николаем Евреиновым массового действа «Взятие Зимнего дворца»), и то, что осталось «за дверью», когда он уехал.

Куратор Анастасия Винокурова (научный консультант проекта – старший научный сотрудник отдела живописи второй половины XX века Третьяковской галереи Анна Дьяконицына) отобрала более сотни произведений примерно из 30 музеев и частных коллекций России и Франции. От Третьяковки (оттуда среди прочего привезли изумрудно-зеленый «Июнь. Лес», единственную купленную в ГТГ при жизни художника картину) и Пушкинского музея до Центра Помпиду, анненковские вещи из этого музея в России показывают впервые. Отдельное произведение книжного искусства, созданное к ретроспективе дизайнером Евгением Корнеевым, – каталог.

Анненков – график до мозга костей. Даже в живописи. Его искусство – в линии, обозначающей нерв образа. Поэтому не сказать чтобы поражали воображение ранние, сделанные до парижских поездок 1911–1912 годов, картины вроде «Зимнего пейзажа», эдакого смешения Куинджи с его отношением к цвету и свету, символизма и отголосков импрессионизма. Потом Анненков переболеет кубизмом и футуризмом, что пойдет ему на пользу. Хотя аналитической природы французского кубизма в этом не будет, зато появится доля остранения, выразительность которого художник усилит как раз линеарностью. Это хорошо видно в картине из Центра Помпиду «Старуха»: морщины почти фотографически проработанного лица зарифмованы с черно-белыми, словно на гравюре, линиями, условно обозначающими складки на одежде. (Но бывало в анненковских портретах и иначе, когда реалистическое начало, внешнее сходство – возможно, по воле моделей – подавляло все формальные экзерсисы, вернее, их просто не оставалось. Иногда это уводило художника в сторону внутренне пустого салонного искусства, как в графическом портрете Мотылевой.)

Линия будет главной и в его абстрактных ассамбляжах 1950–1960-х, но они явно не главное в его творчестве. Первенство, конечно, за графикой, книжной, и не только. Это чувствуется и в знаменитых иллюстрациях к поэме «Двенадцать», хотя Блок здесь представлен и по-другому. Его Анненков рисовал на смертном одре – совсем не похожим на того Блока, какого все знают по сомовскому портрету 1907-го. Это видно в «зубастых» автошаржах, где художник то посадит себе на нос паука, то выпустит самоварную трубу изо рта, и дружеских шаржах. На рисованной юмореске – дача Чуковского в Куоккале, сцена – «За самоваром». За окном – березки, за самоваром – Корней Иванович с блохой на носу и «Чукоккалой. Собранием рисунков Репина за последние 100 лет» в руке (из книжицы выпрыгивает крохотный Илья Ефимович), сбоку от него Николай Евреинов подбрасывает рюмку, а подбородком на стол лег сам Анненков. Главенство графики у Анненкова доказывают и лучшие портреты друзей. К примеру, Евгения Замятина он рисует, не вовсе разрушая реалистичность образа, но опять-таки сильно его остраняя. Монтирует вокруг него осколки пространства, выхватывает харáктерные детали, «жонглирует» объемом и плоскостностью, «перебивает» статичные элементы динамичными. То свойство темперамента и почерка художника, которое Михаил Кузмин назвал быстрой воспламеняемостью.