Крыша для "Богемы". Старейший оперный фестиваль открылся в Казани

Финальная сцена из «Богемы« тронула публику. Фото предоставлено пресс-службой театра

Такая смысловая арка в драматургии программы фестиваля решена не без культурно-политического остроумия. Обе эти оперы – о несчастных невестах Ивана Грозного, вступавшего с Казанью в самые драматичные отношения, причем вторая написана в формате большой оперы с учетом традиций наследия как стилистики русской оперы XIX–XX веков от Римского-Корсакова до Шостаковича, с модуляциями в эстрадно-мюзикловую песенность, так и с активнейшим включением национального колорита. За много веков на этой земле произошло много самых разных событий, и сегодня столица Татарстана сама по себе невероятно похожа на оперу с ее плотной вокально-симфонической структурой, в которой взаимодействуют разные смысловые коды – от петербургского модуса до всевозможных неостилей, от фольклорных деревянных резных домиков до импозантных современных силуэтов.

Казань тщательно и планомерно реализует миссию крупного международного центра, вырастая в могучий мегаполис, и опера в этом контексте играет одну из важных смыслообразующих ролей. За десятилетия фестиваля здесь собран фактически весь золотой репертуар, куда входят «Травиата», «Трубадур», «Риголетто», «Аида», «Кармен», «Тоска», «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Турандот» и многие другие всем хорошо известные названия. В этом году к этому списку добавилась «Богема» Пуччини, но лишь в концертном исполнении, что нарушило привычный ход вещей, предполагавший каждый год полноценную премьерную постановку. Удивительно было узнать, что в планах театра при этом не оказалось постановки «Богемы», зато намечаются «Паяцы» Леонкавалло. В таком случае куда любопытнее было бы услышать концертное исполнение, к примеру, «Дон Карлоса» или «Бала-маскарада», а то и вовсе «Отелло» или «Фальстафа» Верди, а то и, скажем, оперы «Дон Кихот» Массне, в которой выступал Федор Иванович Шаляпин, коль скоро фестиваль носит его это имя.

Вопрос об отсутствии премьеры, оставшийся без ответа, тем не менее не лишил удовольствия от прослушивания и концертной версии одной из самых популярных опер Пуччини. Дирижер Марко Боэми, статус которого в этом театре теоретически равен «главному приглашенному», скрупулезно подготовил оркестр, отточив партитуру до блеска, местами даже чрезмерно застегнув на все пуговицы, отчего все время хотелось хотя бы немного расслабить воротник: все же опера о неодолимом желании свободы. Состав солистов «Богемы» оказался верен давнему фирменному тренду фестиваля, представив солистов не только из России, ежегодно фигурирующей Украины, но и даже экзотического Египта, кем стал тенор Рагаа Эльдин Морси в партии Рудольфа. Игра солистов была настолько самодостаточной и содержательной, что и как будто и сценическое воплощение казалось лишним, к тому же музыка Пуччини всегда так исчерпывающе говорит сама за себя. Узкая авансцена вполне рифмовалась с теснотой быта парижской богемы, которая, как известно, умела и в полутемной мансарде видеть отражение целого мира. Заливистый, хотя немного простоватый тенор египтянина иногда чуть выбивался за рамки стиля, вольно интерпретируя представления о веризме. Куда более безупречно соответствовали стилевому кодексу Пуччини баритон Владимир Целебровский (Марсель) и бас Сергей Ковнир (Коллен). Мюзетта, петь которую пригласили из Москвы Евгению Афанасьеву, отличилась чересчур субреточными манерами, в том числе и вокальными, хотя в местах ее появления ждут, как известно, ослепительного блеска, недаром же эту шансонетку на заре карьеры так успешно пела в Мариинском театре Анна Нетребко, перетягивая все одеяло на себя. В казанской «Богеме» центром внимания была сделана звезда Татарского театра оперы и балета Гульнора Гатина в партии Мими. Эмпатичность интонаций, артистический потенциал, магнетизм жестов певицы создавали очень притягательный образ, от которого невозможно было оторвать взгляд. Довершали впечатление два платья умопомрачительной дымчатой нежности, добавляя ощущение призрачности происходящего, а Мими и в самом деле было суждено в финале трагически истаять в смерти от любви, подобно Снегурочке.

Придраться к недостатку репертуара в Татарском оперном никак невозможно: опер много, знай только приглашай разных прекрасных солистов, хотя наметилась очевидная тенденция к одному кругу постоянных своих надежных певцов, который при всей к ним любви хотелось бы хоть немного изменить. Если к чему внешние силы и придираются, то либо к музыкальной, либо к эстетической стороне вопроса, но придирающихся с их капризными запросами – меньшинство. Большинство вполне устраивает качество создаваемой продукции, в которой все, как правило, сработано так, что ничего особенно не бросается в глаза, не особенно беспокоит мысль «художественными концептами», освобождая место его величеству певцу. К тому же времени на вводы не бывает много, а если кто вдруг заболел, то и вовсе приходится впрыгивать с самолета на сцену, как произошло в «Трубадуре», где вместо заявленной итальянки Памелы Борри в партии Азучены вышла солистка Мариинского театра Елена Витман, а заболевшего Бориса Стаценко в партии графа ди Луна заменил колоритный, метавший искры Эвез Абдулла. В отличие от отточенной до головной боли партитуры «Богемы» исполнение «Трубадура» под управлением Василия Валитова, дирижера театра «Новая опера», вышло менее гладким, но даже при таком раскладе сил получило свою дозу щедрых оваций. Здесь залогом успеха была солистка Большого театра Анна Нечаева. Ее голос, одним из притягательных свойств которого является чувственное и очень сбалансированное вибрато, превосходно простроенный и наполненный во всех регистрах, идеально подошел этой мятежной вердиевской героине – романтической герцогине Леоноре. При некоторых досадных расхождениях с оркестром под управлением Василия Валитова, иногда не ловившим в поддержке свою «прима-балерину», именно ее вокально-драматическое искусство врезалось в память после исполнения этой одной из самых отчаянно-экзистенциальных оперных партитур Верди. 

Казань-Санкт-Петербург