В Манеже открылась выставка "Сальвадор Дали. Магическое искусство"

Для кого-то Дали - загадочный символизм, а для кого-то - просто мастер головоломок. Фото агентства «Москва»

Дали не изобретал сюрреализм, но словно бы его узурпировал, став одним из главных его символов. В России Дали любят, его здесь много не бывает. Нынешняя выставка – третья за последние 10 лет. В 2011-м сюрреалиста показывали в Пушкинском музее, в 2017-м – в Музее Фаберже.

На обе выставки привозили работы из фонда «Гала – Сальвадор Дали» в Фигерасе, созданного в 1983 году самим художником. В Манеже львиная доля из 180 произведений тоже оттуда, но кроме того есть работы из мадридского Центра искусств королевы Софии и из частных собраний Швейцарии. Манежный показ, таким образом, самый масштабный. Курирует его Монсе Агер, директор Музеев Дали фонда «Гала – Сальвадор Дали».

Как и прошлогодняя выставка Фриды Кало и Диего Риверы, теперешняя организована культурно-историческим фондом «Связь времен» и Музеем Фаберже совместно со столичным Департаментом культуры. Как и прошлогодняя экспозиция, эта погружена во тьму, из которой «выплывают» не только живопись и графика: перед входом в зал публику встречает некая композиция на тему Дали, в самих залах кое-где во всю стену раскатаны то репродукции картин, то фотографии. Пространство оформлено по тем же лекалам, просто на место Фриды заступил Дали. Глава Департамента культуры Москвы Александр Кибовский радовался, что выставку Кало почти за три месяца посмотрели около 400 тыс. человек. Директор музея Фаберже, председатель фонда «Связь времен» Владимир Воронченко тоже был рад – в частности, тому, что показ Дали занял площадь больше 7 тыс. кв. м, часть из которых, как и в прошлом году, отведена под лаунж-зону.

Трудно отвлечься от количественных показателей, но сама выставка, от работ конца 1910-х до картин начала 1980-х, не кажется огромной. «Фирменный» Дали здесь «обрамлен» ранними импрессионистическими (не особенно выразительными), а затем кубистическими (с занятными Пьеро и «Натюрмортом», вполне соотносящимися с синтетической фазой кубизма) пробами кисти – и поздними вещами, в которых «автоматическое письмо» сюрреализма обращено на реальность классики: античности, Веласкеса, Леонардо.

Из «фирменной» живописи – «Мягкий автопортрет с жареным беконом» 1941 года, где бекон, как считается, был аллюзией на американские гостиничные завтраки Дали. В отдельном зале экспонируют иллюстрации к «Божественной комедии» 1959–1963 годов. Здесь есть картины на тему «параноидального» балета «Безумный Тристан», поставленного на музыку Вагнера и с хореографией Леонида Мясина, есть стереоскопические картины. Показывают «Андалузского пса» и недоделанный Дали для студии Уолта Диснея, а завершенный уже в нулевых мультфильм «Дестино». Но ретроспективой «Магическое искусство» не назовешь: для объемности картинки явно не хватает его сюрреалистических объектов, как минимум – «Венеры Милосской с ящиками», которую не привезли из Фигераса.

Дали, примкнувший к сюрреалистам довольно поздно, в 1929-м, уже в 1930-х решивший сюрреализм в частности и живопись вообще спасать и придумавший свой параноидально-критический метод, потом с сюрреалистами и вовсе расплевавшийся и получивший от Андре Бретона анаграмму из своего имени – Avida dollars («жажда долларов»), с классическим искусством не порывал. В его иерархии художественных ценностей выше всех стояли Вермеер, Веласкес, Рафаэль и Леонардо. (В графе «гений» у всех у них – 20 баллов, среди своих современников Дали поставил Пикассо – 20, Мондриану – 0, себе – 19).

После бомбардировок Хиросимы и Нагасаки у Дали появилось много работ на ядерную тему. Из Фигераса не привезли «Атомную Леду» с чертами Галы, но здесь есть «Максимальная скорость Мадонны Рафаэля» из Центра искусств королевы Софии – попытка соединить размышления о ядерных процессах с образом из разряда вечных, работа периода, который Дали определил как движение к физике, метафизике, а потом и к абсолютному видению.

Для тех, кто не испытывает особенного пиетета ни к фрейдистским, религиозным и прочим символам сюрреалиста, ни к хитросплетениям его фантазии, ни к его умению эпатировать, творчество Дали – это техническая мастеровитость головоломки. В этом смысле оно вполне соответствует словам Бретона: «Красиво то, что изумляет». Сейчас живопись Дали, графичная по своему характеру и, в частности, поэтому невероятно удобная для сувенирного репродуцирования, освещена таким образом, что часто напоминает голограммы или будто обретает новомодные 3D эффекты. Для выставочного шоу – нормально.