Просветленная песнь Александра Сладковского

Маэстро Сладковский предельно разграничил лирическую и драматическую сферы в музыке Штрауса и Малера. Фото © Пресс-служба ГСО РТ

В Московской филармонии прошел концерт Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан. В сезоне-2018/19 коллектив получил персональный филармонический абонемент, опередив тем самым региональных коллег.

В программе второго вечернего цикла – исключительно романтическая музыка XIX–XX веков: ее подопечные дирижера Александра Сладковского вместе с ведущими российскими исполнителями в будущем году продолжат представлять публике. А для первого концерта маэстро выбрал произведения двух великих современников – Рихарда Штрауса и Густава Малера. Такой концептуальный подход легко объясним: оба композитора творили на закате романтизма и вошли в историю как необыкновенные мастера оркестровки (не говоря уже о дружбе и поддержке друг друга на протяжении многих лет). И, конечно же, каждый из них был еще и выдающимся дирижером своей эпохи.

«Штраус и я копаем тоннель с разных сторон одной горы, и однажды мы встретимся», – утверждал Малер: как будто чувствовал, что это свершится, и не единожды. На «встречу» к Госоркестру «пришли» малеровская Пятая симфония, симфоническая поэма «Смерть и просветление» и «Четыре последние песни» Штрауса. Все композиции – почти родственники: наследуя бетховенский принцип «от мрака – к свету», повествуют о вечных темах бытия, картинно‑иллюзорно передают дух этой «пропитанной грезами эпохи» (как точно подмечено в буклете).

Симфоническая поэма «Смерть и просветление» – история о блуждании героя между жизнью и смертью и одновременно музыкальное воплощение возвышенных философских идей (исследователи указывают на влияние учений Ницще и Шопенгауэра). Экспрессивный накал, смятение, отчаяние – слова, которые как нельзя лучше охарактеризуют интерпретацию Госоркестра. Маэстро Сладковский решил прибавить контраст между разделами, предельно разграничил лирическую и драматическую сферы: музыка Штрауса, выстроенная по маршруту от трех фортиссимо до трех пианиссимо, была своего рода натянутой звучащей струной – казалось то и дело, что внезапно оборвется.

«Четыре последние песни» Штрауса действительно стали для композитора последними в его творчестве. Они были созданы на чрезвычайно изящные и поэтические стихи Германа Гессе и Йозефа фон Эйхендорфа, которые воспевают красоту природы. Однако сам вокальный цикл весьма далек от романтической картинности и звукоизобразительности: постоянные хроматизмы, «плывущая» тональность, акробатические скачки в партии певицы – все это явно намекает уже на музыку послевоенного авангарда. Впрочем, сопрано Анастасия Калагина с этими трудностями справилась безупречно, что неудивительно: в репертуаре солистки Мариинского театра вокальные опусы Малера и Штрауса занимают далеко не последнее место.

Пятую симфонию Малера, целиком захватившую второе отделение концерта, оркестр, напротив, исполнил менее экзальтированно. Да, программный замысел (условно говоря, коллизия между человеком и действительностью) был передан почти 100-процентно: в полифонических темах и их разработках, напряженных диалогах струнных и духовых инструментов прямо‑таки наглядно демонстрировалось некое противостояние. Но все же верх одержали лирика и кантилена: их в малеровской симфонии – целый кладезь. Многие эпизоды звучали почти как песня или романс – доверительно, душевно, в каком‑то смысле по‑русски и даже в духе симфоний Чайковского. Четвертая часть, знаменитое Адажиетто, предсказуемо превратилась у Сладковского не просто в отдельную пьесу, а в неспешную медитацию, и публика могла обрести свой кратковременный дзен.