Игорь Яцко: Нехорошо, если бы «Школа драматического искусства» стала исключительно репертуарной

Фото Натальи Чебан

Перед новым сезоном театровед Полина Богданова поговорила для «НГ» с Игорем Яцко о студийной и педагогической работе актера, методике Анатолия Васильева и ее лабораторном принципе, а также о том, как складывалась труппа театра «Школа драматического искусства» (ШДИ). Напомним, что в 33-й сезон театр вступает с двумя лабораториями из четырех – Лаборатории «театра художника» Дмитрия Крымова и Лаборатории Константина Мишина по пластическому театру внутри ШДИ больше не существует.

- В театре «Школа драматического искусства» существует своя специфика работы, которая отличает этот театр от всех других. Это связано со школой Анатолия Васильева, то есть с особой методологией актерской и режиссерской работы, получившей название игровых структур. Расскажите об этом.

- Деятельность нашего театра, его цель, заключенная в названии, с самого начала была связана с познанием, с изучением театра как науки, у которой есть свой предмет – действие.

Труппа театра состояла из отдельных групп, каждая из которых возникала в свое время. Сначала это были заочные курсы ГИТИСа, которые вел Васильев. Первым таким заочным курсом был курс «Шести персонажей в поисках автора». Другой курс работал над произведениями Дюма и Достоевского. На этом курсе учились Наталья Коляканова, Григорий Гладий. Потом были еще курсы ГИТИСа. Актеры, которых отбирал Васильев, и которые хотели работать с ним, оставались в театре. Создавались локальные лаборатории со своей программой, репертуаром. А когда проходил определенный срок, актеры входили в труппу театра. Еще позднее появились лаборатории, в которые входили актеры, уже имеющие профессиональное актерское образование, но пришедшие к Васильеву для дальнейшего освоения профессии, уже в его методологии. Такие лаборатории - это тоже своего рода курсы, но набранные самим театром.

Когда я поступил на курс Васильева, мне открылся совсем другой театр, не тот, который я знал. А я был актером Саратовского ТЮЗа и прошел традиционную психологическую школу. Но я не хотел ограниваться этими знаниями и умениями. Театр, о котором я мечтал, должен был иметь больше яркости, но при этом оставаться достоверным, больше высоты, но при этом сохранять правду.

Это были 80-е годы.

Театр, который мне открыл Анатолий Васильев, существует не в горизонтальной плоскости, где рассматриваются взаимоотношения людей, их психологические отношения, но и в вертикальной. Это уже метафизические отношения, отношения идей, связь человека и высших сил. Тут обсуждаются вопросы духа. Не бытовые вопросы, какие волновали еще древних. Так, мы осваивали «Диалоги» Платона как фундаментальное произведение для изучения игровых структур.

- Что такое игровые структуры и чем они отличаются от психологических?

- У нас есть жизнь, которую мы проживаем. Психологический театр опирается на эту жизнь. Но бывают моменты, когда мы выпадаем из жизни. Например, в игре. В эти моменты мы увлечены правилами этой игры. Мы увлечены тем, во что мы играем. У этих правил есть цель, и все наши чувства связаны с желанием ее поразить. Игра обладает сильным магнетическим полем и всегда правдива. Что-то должно влететь как мяч в ворота. Если влетает, то происходит то, что люди называли катарсис. Гол!

Если я делаю роль психологически, то мое внимание сосредоточено на этой роли, и я на себя, живого человека надеваю персонажа как костюм, то есть еще за кулисами я превращаюсь в другого человека. В игровых правилах для меня существует, прежде всего, общее направление спектакля, его главный замысел. А спектакль связан одной идеей, одной концепцией и не распадается на персонажей, и я строю свою роль от этой идеи. Все мы игроки, которые связаны единой целью. Но у нас разные функции «на поле». Есть вратарь. Есть полузащитник. Есть нападающий. Они должны рассредоточивать внимание соперника. Петлять, делать обманные ходы. Все это выглядит хаотичным. Но на самом деле все связаны одним предметом. То есть внутреннее направление энергии развивается по прямой.

- Игровой театр совсем отказывается от психологии?

- Нет. Игровые правила не исключают психологические. А дополняют их и вместе с тем расширяют возможности актера, его горизонт, его зону внимания, а возможность охвата аудитории делают больше. Между психологической и игровой структурой - пропасть. Но на самом деле есть и взаимное притяжение. Потому что психологическая структура очень ценит человеческую жизнь и в связи с этим правду, достоверность. Знаменитое «не верю» говорит именно об этом. Психологическую структуру нужно рассматривать как фундамент. Игровая структура позволяет отрываться от этого фундамента. Развиваться по вертикали. И если психология – фундамент, то игра – это надстройка. Лучшие ученики Станиславского, например, Михаил Чехов, отрывались от фундамента. Хотя Михаил Чехов был признан Станиславским как большой специалист в его системе. Но любая система не должна замыкаться в самой себе как догма. Система Станиславского, превращенная в идеологическую и эстетическую догму, очень многое теряет. Парадоксально, но она теряет, прежде всего, жизнь и становится мертвым суррогатом, который не помогает актеру. Но это связано не с тем, что метод плох, а с тем, что на днище корабля нарастают всякие моллюски. Так любая система, будучи замкнутой, начинает пародировать саму себя.

- Сейчас в театр пришли новые актеры, уже ваши ученики? Ведь вы активно занимаетесь педагогической деятельностью?

- Да, я люблю педагогику, - выпустил актерский курс в Славянском институте. В настоящее время преподаю в ГИТИСе, в мастерской Александра Галибина. В Театре Киноактера, где я ставил еще в 2004 году, тоже возникло несколько моих учеников. Я никогда не мыслил себя режиссером – постановщиком. Мне интересен именно лабораторный взгляд на театр, который в нас заложил Васильев. Мне интересно исследование, проникновение в тайны. А поскольку театр дело коллективное, он нуждается в соратниках. В тех, кто понимает этот язык. И поэтому я работаю с разными актерами, но носителями васильевской школы. Сейчас в Школе драматического искусства две лаборатории, моя и Александра Огарева. Большая часть труппы театра – это актеры васильевской школы, среди них есть и наши ученики. Нам важно, чтобы Школа драматического искусства сохраняла метод, как мы его понимаем, насколько мы можем его передать и насколько мы можем представить его практически и действенно.

- Васильев занимался лабораторией, закрытыми опытами. Отгораживался от публичной сферы. Это ему было нужно, что пройти путь исследования. Правда, он у него не закончился и по сей день. Театр сейчас работает как репертуарный?

- Наш театр вступил в новейшую историю с 2007 года, когда нас покинул Васильев. На этом новом этапе театр стал распахивать двери своих лабораторий. И оказался между школой и репертуаром. Нехорошо, если бы театр соскользнул в сторону репертуара и занимался только тем, что выпускал бы новые спектакли. Для нас остается принципиальной лабораторная работа. Я также веду студийную работу, которую не прекращал никогда. Сначала мы занимались ей с Борисом Юханановым, и это называлось «Лаборатория игровых структур». В ней были задействованы не только актеры «Школы», но и актеры из других театров, которые раньше работали с Борисом или со мной. В результате был выпущен спектакль «Фауст». И множество вариаций этого произведения в виде открытых показов лаборатории. С выпускниками курса Славянского института с 2011 года мы занимались Булгаковым – « Мастером и Маргаритой», и «Ариадной» Цветаевой, потом перешли на «Дон Кихотов» Сервантеса и Булгакова. Сейчас лабораторный спектакль по Булгакову идет в репертуаре как студийная работа в жанре открытого показа. С выпускниками Галибина мы работали над «Бесами». Сейчас продолжаем изучать игровые структуры, то есть взаимоотношения игровой методики с конкретным текстом на материале арабских сказок «Тысяча и одна ночь».