"Дом пятнадцати ключей" как путеводитель по жизни

Франк Орват учит быть ироничным и не бояться «дурацких снимков» Франк Орват. Мишель и Лоренцо. Франция. 1959. Фото © Frank Horvat/MMAM

Ретроспектива Франка Орвата, отметившего в этом году 71-летие творческой деятельности, не случайно проходит в рамках XI фотобиеннале «Мода и стиль в фотографии». Он одним из первых применил принципы фотожурналистики в fashion-съемке, где тщательно выстроенные мизансцены производили впечатление репортажных, где он искал «настоящую» женщину, избавляясь от клише модной фотографии и говоря моделям: «Сотри эту помаду! Избавься от этих накладных ресниц! Почему бы нам не показать твои настоящие волосы? Ради всего святого прекрати улыбаться!», настраивая против себя визажистов и редакторов, но выйдя из этих споров победителем. Впрочем, выставка в 200 фотографий – не только и даже не столько о моде. Поделенная на 15 главок, она стала подобием книги о жизни вообще, где мода – лишь часть, где радостное граничит с трагичным, – и о взгляде фотографа.

91-летний Орват приехал в Москву представлять «Дом пятнадцати ключей». Его дочка рассказала, что, чтобы развеять его сомнения насчет поездки в Москву, примерно полгода назад его уговорили учить русский язык и что преподаватель удивлялся его успехам.

Вообще вербальное для Орвата не менее важно, чем визуальный язык. Орват, родившийся на территории нынешней Хорватии, детство проведший в Италии и Швейцарии, изучавший искусство в миланской академии Брера, три года проработавший в легендарном фотоагентстве Magnum и всю жизнь – в совершенно разных точках планеты, – в главках «Дома пятнадцати ключей» отвечает критикам, некогда сетовавшим, что у него, мол, нет своего стиля, словно его снимки «сделаны 15 разными авторами». В его фотографиях, в стилистике, в которой написаны вводные эссе к разделам, сквозит и ирония, и, главное, самоирония: «Но самая большая проблема заключается в том, что смотреть на самого себя может быть скучно. Оттого эта глава короче остальных», – пишет он об автопортретах. Словом, начав искать общий знаменатель сделанного за прошедшие 70 лет, он нашел 15 «ключей».

Орват в своем «Доме...» идет вроде бы знакомыми путями – знакомыми вопросами, касающимися фотоискусства: это свет, «который текуч (как само время)», и это остановленное время, это знаменитый с легкой руки Картье-Брессона «решающий момент», это метафоры и «дурацкие снимки», это «удел человека», это люди и вещи и т.д. Но Орват пропускает это через себя, одни «постулаты» развивает, с другими спорит (к примеру, когда можно и когда не надо, чтобы модель смотрела глаза в глаза). Так что это получается рассказом об умении видеть людей и их любить. В разделе «Многие» он пишет: «Они. Другие. Толпа. Люди. Масса засранцев... Но я не стал бы пристойным фотографом, если бы не сумел найти в себе теплых чувств для каждого из «них». И показывает одну над другой фотографии, зарифмованные ритмом: модный показ шляп и люди на подножке переполненного трамвая – там и тут кадр держится на линии, образованной людьми. Еще это – рассказ об умении не бояться «дурацких снимков», поскольку отбракованное много лет назад может вдруг заиграть новыми смыслами; о том, что он никогда не снимал войну. Об иронии по отношению к современному искусству, в конце концов. И вот Орват пишет, что «все подходы к искусству от каменного века до выставки «Документа» на мониторах наших компьютеров выглядят одинаково актуальными», – и снимает фантик от шоколадной конфеты, монументально так снимает, значительно и саркастично. А неподалеку другая безделица – упавший «Грязный носовой платок», его фотограф тоже подсмотрел в «решающий момент», сняв так, будто падает шелковое покрывало. Все зависит от взгляда.

В истории живописи в портретах важно не только лицо, но и руки. История фотографии сделала руки отдельным сюжетом – как, например, было в снимке материнских рук у Андре Кертеша, чья выставка еще идет в МАММ, как у Орвата в «портрете» детских рук с бутербродом: свет проливается на молочного цвета кожу, белый хлеб с джемом становится прозрачным, будничный жест замедляется, становясь вневременным.

Жизнь – «качели» между радостью и трагедией, между началом и концом. И пока где-то во Франции фермер поддерживает овцу, только что родившую ягненка, где-то в Индии слоненок оплакивает пойманную мать. Fashion жизнь, по Орвату, – это «качели» между гламуром и шуткой, между явно постановочным и как будто бы естественным мгновеньем. И пока мы наблюдаем, по-видимому, за воображаемыми скачками, вернее, за смотрящей их моделью – с безупречным макияжем, в витиеватой шляпке Givenchy, она смотрит прямо в объектив, а окружающие ее господа глядят в бинокли вдаль, и в них отражается фотограф (еще один его автопортрет); где-то в другом месте в кадре оказывается траттория, в которой некто он с аппетитом наворачивает спагетти, пока некто она с закрывающей все лицо вуалью глядит на него с отчаянием, граничащим с ненавистью. Время текуче, и пока в один момент Орват выстраивает такую мизансцену, в другой он случайно успевает поймать кадр, когда проститутка в полицейском фургоне показывает в окно язык. И еще путешествие в фотографию у Орвата – о том, что «не все и не всегда обязательно сходится» и что порой в снимках проявляется смысл, который фотограф мог в них и не вкладывать. Это он скромно относит на счет магии.