Храмовость и балаганчик

В российском павильоне в Венеции попытались увязать классику и современность. Фото автора

Открывшийся в 1914 году щусевский павильон России – терем с ордером, перемежающимся щипцами да завитушками, в этот раз особенно представлялся одой неорусскому стилю, эклектичности, сочетанию всего со всем.

«Храмовость, духовность, увлекательность», – слова директора Эрмитажа Михаила Пиотровского о трех частях новой выставки. Евангелие из заглавия проекта тут сопрягается с встречающими вас в кромешной тьме, обрезанными по колено ногами атланта. Один из эрмитажных символов согласно теперешнему «регламенту» отвечает, очевидно, за храмовость. Взятого за основу здешнего «сюжета» рембрандтовского эрмитажного «Блудного сына» (в этом году мир вспоминает 350-летие со дня смерти мастера) сейчас пытаются зарифмовать с Христом из хрестоматийной картины передвижника Крамского. И их вместе – с темой войны.

Полотно голландца разъято на героев, рассредоточено по пространству в виде нехитрых академических скульптурных штудий – фигур отца и сына в виде мольбертов-палитр от ожидания (старик и сын разлучены пространственной цезурой, между ними чуть сбоку – задрапированный в черное некий женский манекен) – к встрече в другом зале, которая не без нарочитой внешней подробности подана на фоне зеркала.

Одновременно со всем этим видео тянет тему войны. Пока на одном мониторе она рушит мир и среди оставшихся без крова мелькают и рембрандтовские герои, и другие произведения искусства – на соседнем экране перед Христом Крамского вдруг возникают два бойца с огнепроводными шнурами, по которым медленно-медленно движется огонь. Позже к этим двум сыновьям с небес протянутся руки, шнуры будут все гореть, а не исчезавший из кадра передвижнический Христос будет все так же сидеть в сторонке.

Тут и мастерская художника, и апокалиптическая война, уничтожающая и жизнь, и культуру. Александр Сокуров пишет о «моральной коллизии» и об интересе к «старому человеку и вернувшемуся к нему сыну», Михаил Пиотровский – о том, что это выставка музея Эрмитаж «о самом себе». Потом через винтовую лестницу, как сквозь жерло, зритель попадает вниз, переместившись от голландца Рембрандта во «Фламандскую школу», придуманное Александром Шишкиным-Хокусаем посвящение коллекции великого музея. Согласно обозначенному вначале маршруту, это раздел увлекательности. Согласно словам художника, одновременно это – и «зал воспоминаний после апокалипсиса или некоего акта уничтожения, пожара». Комнату с имитацией музейных полов и потолков, сработанных из фанеры, как из огня да в полымя, бросает из обычного освещения в красное. Из такой же фанеры Шишкин-Хокусай выстраивает подобия перспективных порталов с намалеванными фигурками – «Рыбную лавку» Снейдерса, «Бобового короля» Йорданса, «Новый рынок в Амстердаме» Бартоломеуса ван дер Хелста, единственного в этой компании голландца. Большой завитушкой, «как стол на спиритическом сеансе», крутится у выхода вариация на тему рубенсовского «Отцелюбия римлянки», то открывая лица героев, то скрывая их за веревочками ее шевелюры. В картины «ныряют» одни крошки-зрители, другие, большие, устраивают зловещий механический балет, открывающий иногда изрешеченные пулями силуэты.

Эрмитаж был и останется великим музеем, хранящим классику и умеющим показывать современное искусство, как это было хоть с Яном Фабром, хоть с Ильей Кабаковым, много с кем. Для тех, у кого нынешний проект вызвал недоумение, выставка останется скорее просто недоразумением. К тому же, судя по хронологии предварявших биеннале новостей, готовилось все это в очень сжатые сроки. Получились тяжеловесные эклектичные сочетания, друг друга не проявляющие. Просто когда под одной крышей оказываются назидательность и балаганчик, все вместе звучит... в лучшем случае публицистикой. Не вполне понятно, кому адресовано высказывание о хрупкости и значении культуры и музея в мире на пороге войны – на биеннале съезжается публика, в этом не сомневающаяся. Может быть, российскому правительству, держащемуся консервативного курса и все желающему сделать из культуры если не что-нибудь грандиозно-торжественное, так хотя бы развлекательное? 

Венеция–Москва