Наталия Звенигородская
|
|
На Историческую сцену Большого театра Кристофер Уилдон переносил балет сам. Фото Дамира Юсупова/ Большой театр |
Короли Сицилии и Богемии, друзья детства Леонт и Поликсен, встретившись во владениях Леонта, попадают в сказочно неприятную историю. Хозяину отчего-то вздумалось, что ребенок, которого носит под сердцем его жена Гермиона, не его. Что королева изменила ему с вероломным Поликсеном, благо тот гостил в Сицилии девять месяцев. Гнев короля ужасен. Бывший друг спасается чудом, Гермиона рожает в тюрьме, ее старший сын и наследник Леонта Мамилий умирает от горя, а новорожденную девочку король приказывает унести с глаз долой. Едва преданный вельможа Антигон успевает переправить люльку с младенцем и непременной фамильной драгоценностью (которая, естественно, сыграет в судьбе девочки решающую роль) к берегам Богемии, как его настигает дикий медведь. Девочку по имени Утрата находит пастух. Вырастает она соответственно пастушкой. В нее влюбляется переодетый принц – сын короля Богемии Флоризель. Теперь уже время гневаться его отцу – Поликсену. Влюбленные бегут в Сицилию, Поликсен за ними. Все главные персонажи вновь встречаются, и многолетняя путаница наконец разрешается, ко всеобщей радости. Утешен даже убитый горем и раскаянием Леонт, так как внезапно оживает статуя Гермионы (отроку Мамилию, правда, не так везет, он остается мраморным).
Балетная «Зимняя сказка» – упрощенная, а в чем-то и уплощенная, адаптация шекспировой притчи. Уилдона интересовало визуальное воплощение контраста трагедии и комедии. В этом ему здорово помогли художник-постановщик Боб Краули (обладатель двух премий Лоренса Оливье, семи «Тони» и многих других), художник по свету Наташа Кац, художник по видеоконтенту Дэниел Броди и художник по спецэффектам Бэзил Твист. Не сказать, что их совместные усилия привели к единой стилистической концепции, но атмосферу и настроение разных эпизодов спектакля они, безусловно, создали. Суровость мраморной белизны в темных чертогах трагической Сицилии. Унаследованная от корифея английского балета сэра Фредерика Аштона «свирельная мечта о сельской жизни» – в залитой солнцем и весельем пастушьей Богемии. Неразрешимое противостояние черного и белого в сцене суда ослепленного ревностью Леонта над безвинной Гермионой. Безудержная пестрота фантазийных костюмов во втором – празднично-танцевальном – акте. И замечательно остроумное решение эпизода, когда несчастного Антигона пожирает дикий медведь. Над сценой устрашающе вздымается громадное, точно оживающее полотно, на котором изображен гигантский зверь с поднятыми лапами. Оно исполинской волной «поглощает» несоразмерного с ним человека и увлекает за кулису, словно в беспросветную чащу.
На Историческую сцену Большого театра Уилсон переносил балет сам. Плоть от плоти английской балетной традиции, он сочетает танец с драмой и пантомимой, глубокую эмоцию с выразительной мимической игрой. Основной груз ложится на исполнителя роли Леонта. И в этом смысле трудно было бы найти для нее лучшего кандидата, чем Денис Савин. Абсолютно чуждый ложного пафоса, рисовки, балетных страстей, он (ни на минуту не забывая, что он король, а не, скажем, современный герой-неврастеник) проводит Леонта через все нюансы и перепады настроений, оправдывая внутренним состоянием и тонкой игрой любые промахи либретто. Необыкновенно красивой, притягательной, хотя и слишком, может быть, даже для стереотипного представления об англичанах, сдержанной Гермионой предстала Ольга Смирнова. Особую нотку живой человечности внесла в сказочную историю Кристина Кретова в партии придворной дамы Паулины. Добрый гений всех героев, она воплощенные мудрость и милосердие.
Партии юных Утраты и Флоризеля менее драматичны, по преимуществу танцевальны. Правда, на первом представлении ситуация сложилась нештатная. Марии Виноградовой пришлось начинать второй акт дважды. Сделав первые па, серьезную травму получил Владислав Лантратов. До конца спектакль довел подменивший премьера молодой артист Давид Мотта Соарес.
В балете Уилдона нет шеспировского персонажа по имени Время. Но именно такая, слегка упрощенная, слегка спрямленная история ощущается очень своевременной. Когда приходится держаться без видимых оснований к оптимизму, как-то особенно греет душу внезапное – по чьему бы то ни было велению – счастливое разрешение безвыходных, кажется, ситуаций. Пусть даже и с жертвами, но главное – без усилий с нашей стороны. Мы и над мелодраматическими страданиями попереживаем, и над хеппи-эндом облегченно выдохнем. Здорово, если бы из всякого кризиса, из всякого трагического тупика, куда нередко заводят болезненные фантазии и ослепляющая фанаберия всемогущих правителей, можно было бы выйти в драйвовом, освобождающем от дурной агрессии танце…
комментарии(0)