Всеядных дирижеров становится все меньше

Фото с сайта meloman.ru

Валентин Урюпин – один из успешных молодых российских дирижеров. В последние два-три года после успеха на двух престижных дирижерских конкурсах, он также начал регулярно дирижировать на Западе. В России же его знают как главного дирижера Ростовского академического симфонического оркестра, дирижера Пермского театра оперы и балета, победителя Всероссийского конкурса дирижеров. Но музыкант продолжает и свою карьеру кларнетиста, и убедиться в этом можно на первом концерте фестиваля «Зимние грезы», который пройдет в Большом зале Консерватории 7 февраля. Журналист Катерина АНТОНОВА поговорила с Валентином УРЮПИНЫМ для «НГ» о свободе выбора и необходимости погружения в произведение.

– Валентин, на что похожа жизнь успешного молодого дирижера сегодня? Ваш обычный рабочий месяц проходит в каком ритме?

– Довольно напряженном. К примеру, в январе был новогодний концерт в Палермо, Губайдуллина и Шмидт в линцском Брукнерхаусе, «Жизнь за царя» – давняя мечта – в Новой опере, моя личная премьера Шестой симфонии Шостаковича в Самаре. В конце месяца Петербург – Циммерман, Сибелиус и Мартину в Капелле, а также три спектакля «Ромео и Джульетты» Прокофьева. Выглядит пестро, но, во-первых, программы были очень тщательно выбраны заранее, а во-вторых – сейчас рано сужать активность. Глупо изображать мэтра в 33 года.

– На первом концерте фестиваля «Зимние грезы» вы будете выступать не только как дирижер, но и как кларнетист.

– Да, сыграю Концертную фантазию Луиджи Басси на темы оперы «Риголетто» для кларнета с оркестром, а как дирижер – сочинения Бородина и Дворжака. «Зимние грезы», по-моему, счастливый пример того, что необязательно в основе хорошего и «долгоиграющего» музыкального события должна лежать жесткая визионерская концепция. Я очень хорошо помню первый разговор с Сережей Антоновым о будущем фестивале и свое ощущение того, что в перегруженной событиями Москве новому фестивалю необходимо что-то еще, кроме идеи встречи друзей. Невероятно рад, что я ошибся, как показало время, а Сережа как руководитель оказался прав – какая-то химия между солистами, замечательным молодым оркестром, Большим залом и публикой Большого зала дала именно уникальную, только этому фестивалю свойственную атмосферу и идентичность. Из суммы слагаемых родилось нечто большее – полноценный фестиваль, а не просто цикл концертов. Тут и время года, и название оказалось невероятно точно найдено, и абсолютная свобода в выборе репертуара, которая нам предоставлена. Уже третий раз с нетерпением жду этих дней.

– А обычно насколько вы в принципе свободны в выборе произведений, или чаще играете программы, на которые вас приглашают?

– К счастью, чем дальше, тем больше взаимного доверия и возможностей выбирать программы самостоятельно. Более того, не смертельным будет отказ от проекта даже с большим известным коллективом, если репертуар мне неинтересен или я в нем некомпетентен, или не имею достаточно времени его выучить. Это везение, особенно на фоне того, как многие достойные коллеги поставлены в положение готовности ехать куда угодно дирижировать любую программу с любым количеством репетиций. Это, кстати, почти точный текст письма, который я получил как-то от одного из моих коллег, с просьбой о приглашении в Ростов.

– Звучит как приговор.

– Это скорее крик души, чем неразборчивость. Хотя бывает, что как раз невостребованность – прямое следствие такой неразборчивости. В нашем деле грамотность в выборе репертуара очень важна. Всеядных дирижеров, если мы говорим о высоком уровне, не так уж много, и становится все меньше. Связано это, наверное, еще и с тем, что сегодня в мировом музыкальном сообществе очень высокие требования к компетентности в отношении того или иного стиля. В связи с этим я и в себе всеядность не поощряю, и в принципе к ней отношусь подозрительно. Бывают, конечно, ситуации, особенно на Западе, когда репертуар известен задолго до того, как нашли дирижера. Также бывают ситуации необходимости срочно кого-то заменить. Но и здесь – лучше отказаться, если еще не «присвоил» хотя бы главное произведение концерта. И я очень рад, что мои менеджеры поощряют разборчивость, вместо того чтобы призывать соглашаться на все подряд. Совсем недавно, к примеру, у меня были концерты в Саарбрюкене с очень хорошим местным оркестром радио, в которых программа в большой степени была составлена мной и очень соответствовала моим сегодняшним музыкальным мечтам – Жоливе, Мартину, Стравинский и Гайдн. Что касается Ростовского оркестра, в котором свобода, казалось бы, не ограничена, тут, кроме моих личных вкусов, еще есть насущные необходимости оркестра и аудитории.

– Что это значит?

– Оркестр должен осваивать разные музыкальные стили, хотя бы потому, что стили взаимосвязаны. Оркестр, глубоко погрузившийся, скажем, в одно из ключевых сочинений Губайдулиной, как это случилось с нами недавно, будет и на Чайковского уже смотреть неуловимо иначе. В обратную сторону это работает даже эффективнее – венская классика дает ключ ко всей более поздней музыке. И чем более разнообразно стилевое мастерство музыкантов (его не стоит путать с просто беспорядочным исполнением произведений разных эпох, я говорю именно о погружении) – тем лучше. Кроме того, конечно, публика должна иметь возможность слушать любимые произведения из золотого наследия. Когда крупный солист предлагает определенное произведение, совсем не трудно составить программу так, чтобы она либо впрямую, либо парадоксально гармонировала с этим произведением. Слава богу, симфонический репертуар безграничен. Тут еще важна интуиция, которая позволяет создавать программы, казалось бы, намеренно дисгармоничные, но которые будут интересны и дирижеру, и музыкантам, и публике. Хотя все три аспекта в равной мере учитывать трудно, обязательно какой-то будет превалировать.

В России главный дирижер почти всегда является и артистическим директором оркестра, и, соответственно, стратегом. Важно чувствовать, как сыгранное сегодня аукнется через два-три-четыре года. Мало того, что нужно иметь талант к этому, но приходится еще проходить через ошибки, иногда даже прогнозируемые. Скажем, идти на то, чтобы исполнять произведение, которое гарантированно не соберет полный зал. Я сам небыстро учу новое, поэтому гиперответственно подхожу к программированию. Часто иду на сопротивление и ставлю в программы произведения, моя любовь к которым на сегодняшний день неочевидна. Но именно так я полюбил Скрябина, Сибелиуса, Мартину, Шнитке. И наоборот – есть музыка, к которой в ближайшие несколько лет я не вернусь, несмотря на то что люблю с детства и слушаю с удовольствием. Соотношение между «люблю» и «могу играть» – это сложная тема. Например, с детства обожаемую Шехеразаду» Римского-Корсакова, я играл дважды и оба раза это была неудача. Не обязательно, если музыкант влюблен в произведение, то сможет его исполнить, если у него нет ключа к нему. Ведь и в любви так же – страсть не всегда гарантирует крепкий союз. «Шехеразаду» я избегаю до сих пор и пока не планирую к ней возвращаться.

– Что такое ключ к произведению?

– Что-то на стыке рацио и эмоцио, понимания и интуиции. У меня обычно начинается с анализа структуры (и макроструктуры, и в каждом отдельном эпизоде) и того, как произведение развивается во времени. Затем (или одновременно) начинают тянуться ниточки всяких явных и неявных параллелей, внешнего контекста. А потом вдруг мощно, как прожектор, включается – или, увы, не включается – интуиция, иногда уже на этапе репетиций. Мне часто проще сначала открыть партитуру с холодной головой, чем с затуманенным страстью сознанием. Симфония Франца Шмидта, которую ростовский оркестр только что сыграл в Линце, стала открытием и для меня, и для музыкантов, у всех к этой музыке возникла огромная нежность, которой, кстати, после первого прослушивания или проигрывания ни у кого не было.

В этом проблема, даже, по моим ощущениям, почти трагедия классической музыки в сегодняшнем мире: слушатель попадает на то или иное произведение один, может быть, несколько раз в жизни (если мы не говорим о двух-трех десятках хитов), чего, разумеется, недостаточно, чтобы исследовать его и полюбить той любовью, которой любим мы, исполнители. Мы ведь имеем возможность долго вслушиваться в детали, вживаться. Конечно, музыка воздействует в любом случае. Но при первом прослушивании это все равно чаще некое эмоциональное «облако», даже для меня, достаточно опытного человека. Мне это напоминает ситуацию гида, скажем, в Санкт-Петербурге, почти досконально знающего город, который должен за час провести обзорную экскурсию, куда войдут три-четыре объекта, и те на бегу.

– Вы много работали с Теодором Курентзисом и продолжаете дирижировать спектаклями в Пермском театре оперы и балета. Вы можете посоветоваться с Курентзисом по поводу своей, например, работы в Ростове?

– Теодор очень щедрый человек, многие могут с ним советоваться. Другое дело, что художнику такого калибра желательно и вопросы задавать соответствующие. И к советам, которые он дает, надо относиться вдумчиво. Знаете фразу из «Властелина колец» – «Спроси у эльфа совет, получишь в ответ и да, и нет»? Сейчас, наверное, уже можно рассказать историю, которая случилась три года назад на конкурсе Малера, куда я ехал, честно говоря, в основном посмотреть хороших дирижеров, набраться опыта и один раз выйти к Бамбергскому оркестру, и вдруг неожиданно для себя начал проходить из тура в тур. Перед полуфиналом я написал Теодору и попросил его рассказать все, что он знает, про Третью симфонию Малера. Он нашел время и за час или чуть больше телефонного разговора невероятно обогатил мое представление об этой музыке. Не будет преувеличением сказать, что полуфинал конкурса Малера продирижировал Теодор, хоть и моими руками. Так что мой первый серьезный международный успех пришел во многом благодаря ему. И не только благодаря тому разговору, но и тому, что я несколько лет был рядом с ним и наблюдал его взаимоотношения с Малером в том числе. Что касается насущных ежедневных проблем – есть и своя голова на плечах, не обязательно беспокоить великих.