Про крылья, нимб и армию

Раньше в форме поддерживала хореография, а сейчас спортзал. Фото из архива Михаила Половенко

Его называют новой восходящей звездой Театра Виктюка. Помимо достаточно плотной занятости в текущем репертуаре  он едва ли не через день играет в российско-американской постановке – иммерсивном шоу «Вернувшиеся». Обозреватель «НГ» Вера ЦВЕТКОВА встретилась и поговорила с актером Михаилом ПОЛОВЕНКО.

– Миша, у тебя очень выгодная актерская фактура: тебя можно представить заводским пареньком –  и будет органично, а можно принцем – и тоже будет органично. Какое амплуа у тебя было в институте?

– Если вначале мой мастер в Ярославском училище говорил: «Ты неопределенный, закрытый, неоднозначный», то потом... Щелчок произошел в середине третьего курса, я читал монолог Чацкого – курс замер, эту тишину я помню очень хорошо. И ближе к выпуску мастер уже говорил: «Все мальчики Достоевского – твое». С фактурой не все так просто – в ней нет определенности. Режиссеры, как известно, изначально отбирают актеров по фотографиям. Если заглянешь на мою страницу в  Facebook – увидишь позерско-модельный набор изображений, где кроме красивости  ничего нет, и весь отклик идет в эту сторону. Я, конечно, хочу это поменять. Приходишь на кинопробы, там видят: внешне вроде бы то, что заказывали, а по энергетике совсем другое. (И, да, - сейчас всем нужны современные типажи, желательно под бандитов и полицейских, а не принцы и заводские пареньки).

– Почему Ярославль, а не Москва? Помимо прочего в институте же нарабатываются все дальнейшие связи…

– Да я на тот момент знал только о Щукинском и Ярославском училищах и что там старейший Театр имени Волкова… Я из Иванова, 300 километров от Москвы, а там совсем другой ритм жизни. Поступил с первого раза, окончил с красным дипломом. Обычно же все, провалившись в Москве, отправляются в Ярославль, Саратов, Нижний Новгород, а у меня вышло наоборот – я единственный с курса работаю в московском театре. Бывает, выпускники московских вузов спрашивают: почему мы тебя не помним по абитуре? Москвичам легче – на любом мероприятии они как рыба в воде, а я получаюсь чужак, только сейчас начал обрастать связями.

– А как ты попал в Театр Виктюка?

– Знакомый туда попал, и я попросил его написать мне, когда там будут просмотры. И он написал аж через год,  что будут смотреть чей-то курс. Я приехал – без отрывка, с песнями-плясками, которые Роману Григорьевичу 100 лет не нужны. И не стал показываться в этот раз. Второй режиссер вызвался попросить за меня, чтобы мне еще раз назначили показ, его назначили, и я показался в отрывке из своего выпускного институтского Слаповского (с затейливым названием «От красной крысы до зеленой звезды»). Роман Григорьевич посмотрел, сказал: «Да. Подожди, я должен закончить «Федру». Наступает сентябрь со сбором труппы – никто меня никуда не зовет, ну, думаю, все. Вдруг звонок от второго режиссера: «Роман Григорьевич вызывает тебя на репетицию». Через неделю я репетировал Тенесси Уильямса «И вдруг минувшим летом», одну из главных ролей. Меня сразу взяли в штат – притом, что люди туда годами ходят на тренинги в надежде получить роль.

Конечно, страшно было, Роман Григорьевич репетировал так, что моими соплями и слезами можно было полы мыть. Это было что-то! Я текст не мог произносить, так меня трясло. Он видел, говорил: «Все, закончили», брал меня за руку: «Видишь, маленький, как все хорошо получается, видишь, какой ты талантливый». Видимо, ему тогда надо было, чтобы актеру было больно, он доставал эти эмоции. Все актеры были оголены, как провода, у всех шло через боль и свои какие-то внутренние переживания. Мне кажется – да так оно и есть, – другого такого режиссера нет на свете. Мне неимоверно повезло соприкоснуться, просто быть рядом, стоять на одной сцене… Это огромный подарок в моей жизни. Я счастлив.

– Ты абсолютно прав – Виктюк уникален в работе с актерами, имела честь наблюдать много лет назад в Таллинском русском драматическом театре. Тоже соприкоснулась, на его «Мелком бесе» Сологуба, в котором была занята. Кстати, где-то месяц назад, после «Крыльев из пепла», где ты тоже играешь одну из главных ролей, вы все  что-то собирались отмечать, Роман Григорьевич приехал в театр, я, понятно, бросилась к нему… Прошло 35 лет – он всех таллинских помнит! «Как, Витька Л. ушел из профессии? Ой-ой-ой… А Манюрка все еще со своим эстонцем?» Говорю: «Роман Григорьевич, никак, у вас тут новая восходящая звезда?», а он в ответ в своей манере: «Она мне будет рассказывать! Открыла Америку!» И через паузу: «Они все – мои дети…»

– …он тут же подошел ко мне, взял за руку: «Тобой восхищаются, и я знаю, почему». Да еще и ты сразу после спектакля сказала, что, мол, я единственный, кто после первого состава «Служанок» так двигается по сцене. У меня просто крылья выросли, нимб зажегся… На самом деле я более самокритичный, чем может показаться.

– Что касается движения, пластики, условно говоря,балетности, – большой респект. Явно у тебя какой-то солидный бэкграунд?

– Народные танцы, занимался ими 12 лет начиная с четырехлетнего возраста. Инициатива родителей, конечно. Я молюсь на своих родителей, они меня поддерживают, понимают, знают обо мне все... Друзья в силу каких-то обстоятельств приходят и уходят; родители со мной всегда – и навсегда. 

Ну и, конечно, если раньше в форме поддерживала хореография, то сейчас спортзал. После того как пришел в театр, увидел эти костюмы… Понял: если хочешь хорошо выглядеть на сцене – иди и фигачь, окультуривай свое тело. Чем и занимаюсь.

– Я тебя увидела сперва в иммерсивном спектакле «Вернувшиеся» в Москве и в иммерсивном спектакле «Безликие» в Петербурге и только потом на сцене. Не представляю, как вам играется между зрителями – мало нет «четвертой стены», они же все время путаются под ногами! Как оставаться в образе юноши XIX века, если надо прорываться через толпу современников на свою мизансцену?! 

– Я внутренне знаю, как это сделать. Полгода абсолютно секретных репетиций, нас обучали, как исчезать на глазах у зрителей, как взаимодействовать с ними… Я иду куда мне надо, – и зрители расступаются. Кстати, заметил – поклонники Театра Виктюка очень скептически относятся к «Вернувшимся», а вот увидевшие меня  в «Вернувшихся» подтягиваются потом в театр.

Знаешь, а ведь я первый раз стоял с Виктюком на сцене еще в студенчестве… В Волковский театр приехал от него режиссер ставить «Горе от ума», отсмотрел для массовки 38 студентов, взял четырех девочек – четырех мальчиков, мы были гости на балу. И на премьеру приехал Виктюк. Какая энергия от него шла! Помню свои ощущения – до мурашек. Первый раз кому-то рассказываю про это…

– Вы называете себя Домом света, добрая публика – театром для голубых. Тебя это задевает?

– Скорее «недоумевает». Никогда для себя так не позиционировал – не вижу этого в нашем театре, не считаю его даже  андрогинным. Есть эстетика и красота, есть отсыл к Древней Греции... К примеру, когда я готовил роль в «Любовью не шутят», вставки из Платона соединили  для меня весь материал. Виктюк культивирует красоту души и тела, и я обожаю его.

– Сейчас подумала – а ведь ты готовый Дориан Грей!

– Это моя боль. Я очень хочу сыграть эту роль. Оскар Уайльд, на мой взгляд, абсолютный автор Романа Григорьевича, сложно представить человека, лучше чувствующего этого писателя. Но раз он до сих пор это не поставил, уж и не знаю, можно ли надеяться… Очень хочу сыграть Дориана Грея, но если миную определенный возраст, откажусь, даже если предложат.

– Ну и напоследок сообщим изумленной публике, что ты по званию – сержант и в отличие от нормальных людей, получив повестку из военкомата, помчался служить.

– Почему нет? Я здоров. Совершенно об этом не жалею – армия дала мне дисциплину, которой не хватало, я теперь практически не опаздываю.