Один жаркий день среди русской зимы

Священник приходит в Макондо, чтобы очистить его от греха. Фото © Студия театрального искусства

В театре Сергея Женовача режиссер Егор Перегудов возродил дипломный спектакль последнего по времени выпуска мастера в ГИТИСе «Сто лет одиночества» по Габриэлю Гарсиа Маркесу. Этот курс почти полностью (11 из 14 молодых актеров) сезон назад вошел в труппу «Студии театрального искусства» (СТИ). Спектаклю, как и многим студенческим прорывам, прочили забвение. Но все звезды сошлись – актеры смогли остаться вместе на одной сцене, а творческий метод Перегудова, педагога режиссерской кафедры ГИТИСа, генетически близок авторскому театру Женовача и духу студийности. Тем более что в основе – попытка прочтения большой прозы. Это всего лишь второе название по иностранной классике в репертуаре СТИ.

Театральная Москва успела посмотреть постановку еще в камерной учебной аудитории, которая преображалась режиссерской фантазией и энергией юных артистов. Ее возрождение на профессиональной, прославленной сцене ждали с трепетом: появится взыскательный зритель, простор, полноценный художественный свет, настоящие костюмы, – но останется ли то «легкое дыхание», которое так отличало эту работу? Несмотря на то что спектакль, конечно, адаптировался к новому пространству и уточнялся, дорабатывался, его главная ценность осталась – театральность здесь ткется словно из воздуха, актеры с увлечением «жонглируют» зримыми, действенными метафорами, переводя на сценический язык «магический реализм» латиноамериканца Маркеса.

«Один день в Макондо» – таково новое название опуса. История рода Буэндиа, обреченного на сто лет одиночества, спрессована в один день, который зрители от полудня до позднего вечера проводят в театре. Спектакль длится семь часов с несколькими антрактами, самый главный из них – обеденный, который театр тоже пытается обыграть, подавая блюда из романного меню, вроде фасолевого супа по рецепту прабабушки Урсулы. И тут уже впору рекомендовать лайфхаки: если подать заявку одним из последних с утра, то в назначенный перерыв придется ждать второй очереди и еще час прогуливаться в ожидании обеда. Так что придется поторопиться, тут уж ничего не попишешь – аншлаги!

Расходящиеся ветви рода, которые так поэтично и красочно описаны у Маркеса, даны, как на фотографиях, яркими типажами: род идет от романтика и интеллектуала Хосе Аркадио Буэндиа (Лев Коткин), основателя городка Маконда среди раскаленных песков, и его жены – двоюродной сестры, девушки цепкого практического ума Урсулы (Мария Корытова). Вот они боятся, что от кровосмесительного брака родятся дети с поросячьими хвостами, и она не дает ему снять с себя пояс девственницы. А вот уже рождаются сыновья. Один рожден настоящим самцом и любимцем женщин, он уйдет с цыганами в дальние плавания, но вернется и умрет от нелепой пули после охоты на своем патио (Аркадио – Дмитрий Матвеев). Другой – стеснительный и невзрачный, однако станет тем самым знаменитым полковником, поднимет 32 восстания, наплодит 17 сыновей и будет яростно сражаться за будущее родины (Аурелиано – Никита Исаченков).

Еще будут две дочери – родная Амаранта (Екатерина Копылова) так возненавидит из-за девичьей ревности к обольстительному учителю танцев приемную Ребекку (Елизавета Кондакова), что возжелает чужой смерти и до конца жизни будет вести монашеский образ жизни, отойдя в иной мир с последним стежком на своем саване. Дети вырастут, женятся и выйдут замуж, народят своих детей, и круг повторится – круг страстной любви, томления плоти, что не перекроет пожизненного одиночества душ и власти смерти.

Скудные реплики не мешают увидеть все аллегорические перипетии развития рода как на ладони. Эпизоды, которые быстро сменяют друг друга, решены этюдным методом, лаконично вскрывающим самую суть характеров и отношений, расцвечены предметными иносказаниями. Рука в красном рукаве свитера превращается в бойцовского петуха; мука, посыпанная на голову, резко очерчивает течение времени, старение человека; вымоченное в воде алое полотенце символизирует струйку крови, ее фантастический бег из дома в дом от бездыханного трупа. Сила театра – в оригинальной действенной подаче и эмоциях, которые переполняют актеров, а вслед за ними зал, затаенно наблюдающий за первыми шагами героев в любви, дружбе, предательстве, за рождением красоты чувства, за меланхолией смерти.

Режиссерские находки просты и ироничны, сцена же превращается в модель мироздания, где живые заняты утолением земных желаний, возносясь к небесам в пик своего счастья (любовные сцены решены как воспарение то ввысь, то друг над другом). Или в конце пути – насильственном или естественном, когда пополняются ряды тех, кто, удобно устроившись «на облаках», то есть колосниках, продолжает наблюдать за нижним миром.

Некоторые роли теперь отданы старшим «женовачам», они отлично дополнили уже сыгранный ансамбль и задают младшим планку, создавая несколькими штрихами сквозные запоминающиеся образы. Манящей гадалки Пилар Тернеры (Татьяна Галицкая), вступившей в связь с обоими братьями. Мистического цыгана Мелькиадеса (Нодар Сирадзе), предсказавшего исток и погибель рода («Первый в роду будет привязан к дереву, последнего съедят муравьи»). Бродячего музыканта по прозвищу Человек (Дмитрий Липинский), 200 лет песнями-балладами разносящего по миру вести. Отдельная изюминка эти тексты, исполняемые речитативом, написанные самими актерами, – про «Зоологический бордель» или «Малышку Эрендиру и ее бабку-задиру».

Вторая часть, озаглавленная после «Одиночества любви» «Одиночеством смерти» – она как раз подверглась наибольшим изменениям, – смотрится гораздо труднее. Глубину сцены перекрывает глухая бутафорская стена (сценография – Александр Боровский), и актерам приходится умещать диапазон латиноамериканских страстей на узкой авансцене, хотя и расширенной возможностями опускающихся в «оркестровую яму» подмостков.

Стена «несущая» – вдоль нее род Буэндиа выстроится в последний раз и уйдет по одному в световое отверстие из-под выломанных кирпичей. Но визуально она отчаянно съедает воздух, которым была почти физически наполнена первая часть (части многочасового полотна изначально создавались и даже игрались по отдельности). Появляется больше текста, «съедается» энергетика, уходят персонажи гораздо тщательнее «вылепленные» (первые поколения), теперь на сцене – внуки и правнуки Буэндиа…

«Один день в Макондо» – тот случай, когда спектакль создавался в условиях бедного театра, у актеров на учебной сцене не было даже самого примитивного реквизита, не говоря уже о каких-то серьезных декорациях. Создавался из чуткого и чувственного взаимодействия, изобретательной работы с пространством. И это стало неожиданным, самобытным и органичным ключом к прочтению романа. Все это несколько теряется теперь во второй, совсем иной по настрою части, где режиссер начинает повторять какие-то шутки раз за разом (так полковник Аурелиано трижды открывает окно, чтобы, руководствуясь комичным чувством мести, пустить на улицу упругую струю из штанин). Пространство обрастает «утяжеляющими» деталями (заваливается кирпичами распадающегося мироздания – «грудами ностальгического мусора»). А непринужденность и невесомость куда-то потихоньку выветриваются.