Алексей Володин: "Пианист, волнуйся на здоровье и рискуй на сцене!"

В новом сезоне Алексей Володин хочет, в частности, вернуться к Баху, Моцарту и Бетховену, чьих произведений некоторое время не было в его программах. Фото © Volker Jacoby/www.alexeivolodin.com

Алексей Володин – один из самых талантливых представителей русской фортепианной школы. Был удостоен звания лауреата на международных конкурсах Паломы О’Ши в Сантандере (Испания, 1998), в Сиднее (Австралия, 2000) и имени Эннио Поррино в Кальяри (Италия, 2001). Международная карьера этого музыканта начала стремительно развиваться после блестящей победы на Международном конкурсе пианистов имени Гезы Анды в Цюрихе в 2003 году. Сегодня Володин с успехом выступает в известных концертных залах мира: Ройял-фестивал-холле в Лондоне, Ла Скала в Милане, Линкольн-центре в Нью-Йорке, Сантори-холле в Токио. Зарубежные музыкальные критики называют его представителем «романтического пианизма», а вот в России он все еще «молодой исполнитель». Журналист Сергей ПАНКРАТОВ  специально для «НГ» поговорил с Алексеем ВОЛОДИНЫМ о конкуренции в жизни и музыке, о законах современной музыкальной индустрии и о том, какую музыку слушают в эконом-классе самолета. 

Мы встретились с Алексеем Володиным в уютном пригороде Мадрида – Pozuelo de Alarcon, где он живет уже несколько лет. Сразу бросилось в глаза, что сценический образ пианиста заметно отличается от его повседневного облика. На сцене Володин даже при самом страстном исполнении выглядит крайне сосредоточенным, скупым на эмоции: самые громкие овации вызывают на его лице еле заметную, сдержанную улыбку. А в жизни  Алексей оказался живым, ироничным человеком, что и задало тон беседе.

– Алексей, наконец-то мы встретились! Вас так трудно застать дома. Вы прямо летучий голландец! Это в порядке вещей – днем репетировать с оркестром в Вене, вечером сольный концерт в Париже, а поздний ужин – уже дома в Мадриде?

– Бывают и более замысловатые маршруты. Вот недавно после концерта на Тайване вместо отеля – самолет и репетиция с оркестром в Неаполе.

– Не представляю, как после такого перелета можно выйти на сцену.

– Можно. Хотя, конечно, определенный профессионализм и выносливость требуются. Опять же самолеты стали намного комфортнее...

– Первый класс – мечта поэта! Красавицы стюардессы, изысканные напитки. Одна из приятных сторон жизни успеха артиста?

– Если я вам скажу, что абсолютно равнодушен к тому, что в первом классе пассажирам подается теплое шампанское Dom Perignon или Krug, а также черная икра с луком и яйцом и красивые стюардессы, улыбаясь и глядя вам в глаза, запросто называют свое имя и просят приоткрыть тайну вашего имени, вы мне не поверите... И будете правы. Но помимо гламура у первого класса есть одно практическое преимущество. Можно выспаться, принять душ и относительно свежим направиться на концерт или репетицию прямо из аэропорта. Хотя гастрольная жизнь полна сюрпризов. Обстоятельства могут сложиться так, что приходится лететь на другой континент эконом-классом.

– Чем развлекаете себя в таких перелетах?

– Разучиваю партитуры, смотрю на окружающих. Знаете, на межконтинентальных рейсах среди пассажиров эконом-класса можно встретить таких индивидуумов! Вот недавно летел из Парижа. Занял свое среднее кресло между двумя пассажирами. Вижу: у обоих в руках бумажные книги. Оба серьезны. Ну, я тоже интеллектуал: открываю партитуру Десятой Малера, углубляюсь в эскизы и политональные наложения. Однако, утомившись от тяжелых умственных усилий, смотрю на соседа слева, тот читает «Мастера и Маргариту»... на испанском! Смотрю на того, что справа, – он, убрав книгу, слушает через наушники Восьмую симфонию Брукнера. Восьмую! Как говорил один из моих любимых литературных героев, «часто у самых интересных людей меньше всего денег»…

– Алексей, боюсь, читатели нас не поймут. Мы говорим с полчаса, и пока ни слова о музыке.

– Надеюсь, поймут. И даже простят, когда узнают, что много гастролирующий пианист если не 90, то уж 80 процентов своей жизни точно проводит в самолете или в аэропорту.

– Хорошо, но все же давайте с небес на землю. В каком возрасте вы впервые удивили взрослых своим исполнительским мастерством?

– По сегодняшним меркам – поздно, лет в десять, когда учился в музыкальной школе. Должен разочаровать: я не был вундеркиндом, который в пять лет выступал с концертной программой. У меня просто не было такой возможности. Хотя я родился в Ленинграде, мое детство прошло вдали от больших городов, в сельской местности, и когда мои городские сверстники уже ходили в вундеркиндах, я мечтал о том, что стану водителем автобуса.

– То есть вы не вписываетесь в стандартную схему успеха российских пианистов: когда в три года родители-музыканты усаживают чадо за гаммы, в пять – это уже готовый вундеркинд, который без видимых усилий играет Листа, а в 17 – лауреат престижных конкурсов…

– Вы знаете, а я до конца не уверен, что эта схема совершенна. Более того, я резко отрицательно отношусь к стремлению некоторых родителей сделать из ребенка вундеркинда. Хорошо, если он от природы действительно вундеркинд. А если у ребенка просто есть задатки и родители буквально привязывают его к пианино, чтобы достичь нужного исполнения? Да, пятилетние дети, легко и непринужденно исполняющие Листа, вызывают умиление. Но потом у них начинается бесконечная гонка за лидером. И часто случается так, что ранний успех и музыкальный конвейер из 100 концертов в год ни к чему хорошему не приводит. Я вот не понимаю, почему у человека в 17–18 лет должно быть все и сразу.

– Хорошо. А откуда тогда столь резкое омоложение среди исполнителей классики?

– Это все идет от шоу-бизнеса. Мировой шоу-бизнес работает сейчас так, что новые звезды, которые появляются, должны быть все моложе и моложе. Это привлекает публику! Хотя я убежден: всякая творческая карьера должна развиваться гармонично, постепенно, синхронно с развитием психики, жизненного опыта, да и просто человеческого организма. Вот, к примеру, писатель вряд ли может написать зрелый роман в 16 лет. Он скорее напишет его в 30 или в 40. То же самое относится и к исполнителю. Его жизненный опыт, интеллект, знания должны более или менее соответствовать тому, что он играет.

– А как сами вы пришли в музыку? Родители на ваш выбор никак не влияли?

– Очень даже влияли, но косвенно. У них не было возможности усадить меня за рояль. Они не были музыкантами, но любили и уважали музыку. У нас была замечательная коллекция пластинок. В доме всегда звучала классика. И когда наша семья вернулась в Ленинград – мне тогда шел восьмой год, – у меня не было сомнений, я хотел учиться только в музыкальной школе.

– Согласитесь, так почти не бывает. Мальчик, до восьми лет проживший в глубокой русской провинции, вдруг решил стать пианистом и впоследствии покорил Запад своим исполнительским мастерством…

– Я понимаю, журналистам важно найти необычный поворот. Но не стоит забывать, что между мальчиком из провинции и победами на престижных международных конкурсах было Музыкальное училище имени Гнесиных, Московская консерватория с замечательным педагогом Элисо Вирсаладзе и Фортепьянная академия на озере Комо в Италии.

– Согласен, сюжет из «Золушки» не получается. Но все равно факт – ваша популярность на Западе заметно обогнала вашу известность на родине. Как правило, наши музыканты делают карьеру дома, а потом уже едут покорять Запад. У вас же все с точностью до наоборот: получили известность за рубежом, а потом уже стали гастролировать в России. Как удалось пробиться?

– Самым обычным и естественным для пианиста путем – через конкурсы.

– А как вы относитесь к конкурсам? Сегодня много говорят о том, что престиж музыкальных конкурсов упал, их слишком много, и даже победа на престижном конкурсе успеха в творческой карьере не гарантирует.

– Меня часто об этом спрашивают. И я, со свойственной мне упертостью,   повторяю: мое отношение к ним самое лучшее, какое только можно себе представить! Вот только «лучшее» не значит «восторженное». Понимаете, конкурс – это слепок самой жизни. Абсолютно справедливых конкурсов не бывает. Сама жизнь несправедлива, если пытаться уложить понятие справедливости в рамки нашего мировосприятия, ограниченного в той или иной мере. Иными словами: если вы считаете результаты конкурса правильными, это значит, что вам в этот раз понравились победители, не более того. Участие в конкурсе может порадовать участника, а может травмировать – то же самое происходит и в жизни. Кто сказал, что жить – это всегда приятно? В конкурсе проигрывает всегда по умолчанию большинство, а побеждает – один, максимум два человека. Разве не так и в жизни? Отрицать систему конкурса, принцип конкуренции – значит не принимать само устройство жизни. Мой вывод: если вы полагаетесь только на себя, на свое мастерство, то у вас нет другого пути пробиться наверх, кроме как участвовать в конкурсах.

– Почему же нет другого пути? Сейчас и в классической музыке стало очень модным слово «промоушен». Когда в исполнителя вкладываются деньги, в его рекламу, пиар-компанию в прессе. Есть и другие способы обеспечить паблисити. Например, среди российских музыкантов, проживающих на Западе, модно быть в оппозиции к нынешней российской власти. Или, наоборот, активно ее поддерживать. И то и другое служит хорошим паблисти…

– Меня это абсолютно не волнует.

– Вас не волнует, то, что происходит в нашей стране?

– Наоборот. Я знаю Россию, как вряд ли знает кто другой из нынешней плеяды успешных российских музыкантов, сохранил связь с российской провинцией через близких. Но, понимаете, для меня музыка существует отдельно, она не должна совмещаться с такими понятиями, как политика, промоушен, паблисити.

– Хорошо, вернемся к теме конкурсов. Вы как исполнитель успешно прошли через целую серию европейских музыкальных конкурсов. После какого из них вы проснулись знаменитым?

– После победы на одном из самых престижных конкурсов пианистов в Цюрихе. Только не пишите, что меня стали узнавать на улицах. Просто у меня появился импресарио, постоянный контракт.

– И сразу же двухтысячные залы, большие гонорары?

– Ну не сразу, скажем так, поэтапно. И кстати, открою секрет. В классической музыке, если вы выступаете в известном концертном зале, это не означает, что вы получите большой гонорар. Наоборот, часто бывает, что чем престижнее площадка, тем гонорар меньше. Например, в Англии очень много престижных залов, но платят там меньше всего.

– Ваши отношения со слушателями. Вы исполняете для них то, что на слуху, то, что они хотят услышать, или то, что в данный момент близко вам?

– В каком бы зале я ни выступал, всегда ориентируюсь только на ту музыку, которая волнует меня именно сейчас. Это как у писателя, самая любимая собственная книга всегда та, которую он только что закончил. Если в какой-то стране не знают композитора, то я стараюсь его открыть. Хотя, конечно, бывают и исключения. В Японии, например, импресарио просят играть только хорошо известные, узнаваемые вещи.

– А что вам близко именно сейчас?

– В этом сезоне я, как обычно, буду играть несколько программ. Одна полностью состоит из произведений русских композиторов, я назвал ее «Сказки», музыка Метнера, Чайковского и Балакирева. И появилось желание вернуться к тем композиторам, которых некоторое время не было в моих программах, – Баху, Моцарту, Бетховену.

– Кто из пианистов вам импонирует больше всего?

– Те, которые могут исполнить знакомую музыку так, словно слышишь ее впервые, настолько свежо и талантливо их исполнение. Именно поэтому я часто называю Горовица, Корто, Шнабеля, Рахманинова. Из современных – Плетнева, Лифшица. Конечно, есть и другие, я всегда боюсь забыть кого-то.

– В последнее время вы чаще выступаете в России. Хотите, чтобы вас лучше узнали на родине?

– Естественно! А то ведь получается какой-то перекос: за рубежом я состоявшийся, известный пианист, выступающий в самых больших залах, а в России все еще «молодой исполнитель».

– Ну, вам грех жаловаться. «Молодому исполнителю» Володину в России предоставляют самые престижные площадки, например зал Московской консерватории.

– В России я выступаю с удовольствием везде, не только в больших залах. И выступал бы еще больше, если бы не один чисто технический момент.

– Какой, если не секрет?

– Понимаете, сейчас у нас в стране сложилась такая экономическая ситуация, когда далеко не каждый импресарио может предложить достойный гонорар.

– Если речь идет о гастролях в родном отечестве, то думаю, что сумма гонорара не всегда имеет принципиальное значение.

– Вы не знакомы с законами музыкальной индустрии. Нужно понимать, что если я в каком-то российском городе сыграю за слишком скромный гонорар, то другие организаторы моих концертов в России, которые платят достойно, почувствуют себя обманутыми.

– Это значит, что ваши гастроли будут в России все реже и реже?

– Надеюсь, нет. Во-первых, в России еще остались импресарио, которые держат планку европейского уровня. А во-вторых, благотворительность никто не отменял. Бывают такие ситуации, такие концерты, когда я готов играть абсолютно бесплатно. Но это должен быть мой личный выбор. Никакого давления в этом вопросе быть не может. Например, абсолютно естественным для меня было участие в мемориальном концерте памяти жертв пожара в Кемерове. Эта идея появилась у замечательного скрипача Вадима Репина, и, когда он позвонил мне, я, ни секунды не раздумывая, дал свое согласие.

– Вернемся к тому, что называется исполнительским мастерством. Вы все еще волнуетесь перед выходом на сцену?

– Вы знаете, сценическое волнение – это тонкая вещь. Оно может и помешать исполнителю, а может и помочь. Бывало, в молодости я очень волновался перед выходом на сцену, и это мешало. Сложнее было самовыразиться, исполнение было более сухим, скованным. С годами пришла уверенность, и это  нездоровое волнение улетучилось. Однако музыкантам хорошо известно, что волнение может действовать и как стимулятор. Если хотите, помогает достичь особой страстности в игре.

По опыту знаю, адреналин действует безотказно. Мобилизует все силы: заставляет мозг работать быстрее, действует как обезболивающее. И даже как средство против простуды! Поэтому артисты на сцене никогда не чихают, не кашляют в отличие от публики. То есть буквально никогда – зарегистрировано ноль случаев чихания в истории исполнительской практики. К тому же игра артиста, испытывающего адреналиновую передозировку, почти всегда производит большее впечатление и слушается увлекательно, вот почему именно студийные записи часто скучны. Люди, которые волновались, остались в истории. Великолепный Марк Гамбург забыт. Вывод простой: пианист, волнуйся на здоровье и рискуй на сцене! Пару октав ты промажешь, но в историю войдешь, возможно, не только этим!

– Мне не раз доводилось слушать споры музыкантов о том, где самая приятная публика. У вас есть свои пристрастия?

– Поверьте, стоит только создать стереотип в своем воображении – он тотчас же будет разрушен опытом и практикой. Не существует никакой горячей публики в горячих странах. Я всегда находил итальянскую публику немного высокомерной. Испанскую, пожалуй, тоже. Французская – изумительная везде. А вот на севере, в Швеции или Голландии – гораздо теплее! (Держим в уме, что наше исполнение везде по умолчанию прекрасно.) Впрочем, и из этого нельзя делать системы: публика и ее настрой могут варьироваться от города к городу.

– А ваше отношение к российской публике? Она эмоциональная или,  наоборот, сдержанная?

– Публика в России хорошая, теплая. Русскому артисту покорить ее вдвойне приятно, так как у нас на родине все-таки в основном предпочитают иностранцев. Артист, пользующийся некоторым успехом,  сразу же начинает вспоминать слова о пророке в своем отечестве. В том плане, что он-таки в нем есть! Он даже иной раз говорит, что публика у нас самая лучшая, и верит в это искренне, пока не оказывается в Канаде, где его патриотизм после 10 бисов мгновенно сменяется всеобъемлющей любовью к миру и космополитической широтой взглядов. Кстати, Гилельс считал, что лучшая публика – в Чехии. Его игра по умолчанию была прекрасна.

– Когда вы почувствовали, что у вас появилась своя публика, свои поклонники?

– Когда стал узнавать про себя забавные, я бы даже сказал, мифические истории. Вот недавно во время моего последнего приезда в Казань мне рассказали такой случай. Оказалось, что «Володин такой скромный, интеллигентный человек! В прошлый раз охрана не пустила его на собственный концерт, так он даже купил билет на себя, чтобы попасть в зал». Замечу на полях: слухи о моей беспрецедентной интеллигентности в целом, безусловно, верны. И все же они несколько преувеличены...

– У вас есть еще увлечения помимо музыки?

– Какие могут увлечения у человека, который все время в дороге? Конечно, мобильные, то есть все, что связано с Интернетом. Играю в шахматы по Интернету, веду путевые заметки.

– И мы когда-нибудь прочитаем что-то вроде «Записок пианиста»?

– Я не знаю, если дело дойдет до книги, будут ли это путевые заметки  или книжка об искусстве фортепианной игры, но первый абзац у меня уже есть: «Насколько я обожаю, поклоняюсь, преклоняюсь перед понятием свободы и не представляю себя без свободы в жизни, настолько же я подозрительно и недоверчиво отношусь к свободе в так называемом исполнительстве»…