Люди на блюде

На эту иммерсивную прогулку кроме привычных масок зрителям выдают балахоны и наушники. Фото с сайта www.zerkalo.in

Как уже стали шутить, иммерсивный театр был, опера такая была – теперь очередь за театрализованным ужином. В бывшем торговом доме Левинссона на Большой Дмитровке, 32,  в модернистском особняке начала века со множеством комнатушек, безнадежно занятых офисами, запустили «театральное путешествие на стыке театра-променада и аудиоспектакля, которое завершается ужином с кувшином вина» – «Зеркало Карлоса Сантоса».

Так как идея принадлежит ресторатору Евгению Кадомскому, то и изначальной целью было иммерсивным спектаклем красиво подвести зрителей от пищи духовной к пище земной. Но сюжет, видимо, так разросся, что третье действие, отданное долгожданному ужину, совсем не составляет противовес театральному повествованию, как ожидалось бы. А только изящно завершает первые два. И если начинать рассказ о своих впечатлениях с конца, то, наверное, это самая приятная и с пользой проведенная часть вечера. 

Еще только в ожидании пролога в темной гостиной публика между собой стихийно обсуждает, кто на какие иммерсивы успел сходить. В итоге побеждает девушка, которая помимо всех московских из последних сезонов видела в Нью-Йорке, у «родоночальников» жанра, знаменитый Sleep no more. В финале за ужином она, смеясь, рассказывает о своей маме, сходившей в театр на постановку, которую играют 20 лет. Тут-то, в общем, и кроется секрет популярности иммерсивов: выходит, сегодня классический театр давно пропах нафталином.

Стоит признать, что «Зеркало…» берет новый поворот и уходит от иллюстрации старинного сюжета («Дубровского», «Пиковой дамы», «Вернувшихся»). Пьесу написал драматург Максим Курочкин, поставил Талгат Баталов – выходцы из Театра.doc. Но играет ли это на руку восприятию зрителя, который уж если утружден не сидеть в кресле, а передвигаться, хочет четкой смысловой привязки? Отнюдь. 

Зачин интригует: словно на сеансе групповой терапии, психолог предлагает собравшимся написать список своих желаний – пусть даже самых безумных. «Как домашнее сочинение прямо», – острит кто-то. И все усердно строчат карандашом. Одна состоятельная дама принципиально отказывается, намеренно нарушая правила игры (социологические наблюдения – это, конечно, метасюжет в иммерсивном театре). Под финал в групповой игре, когда нужно будет, отвечая на вопрос ведущей, встать налево в «Нет» или направо в «Да», она одна ответит, что нет – она не мечтает по жизни. 

Однако тем, кто честно мечтает и признается себе в своих желаниях, обещают – мечты сбудутся – и, как детям, разрешают отправить свой заветный список в «космической» капсуле в трубу неизвестности. Между двумя точками – написания и отправления – ведут по лабиринту, чтобы затем дать шанс что-то исправить в своем листочке. Экзистенциальное прозрение – вещь упрямая. Поэтому скажу честно, лично я его не пережила. Хотя создатели будто бы и прилагали все усилия. 

Начинается сюжет вполне реалистично. Когда нас уже одели в одинаковые маски и балахоны (список желаний в правом кармане!), заходим в подробно обставленную европейскую квартиру-студию годов 50–60-х прошлого века (художник – Ольга Никитина). Семейная пара громко ссорится, не обращая внимания на заполонивших пространство серых человечков – нас. Надев наушники и выбрав два из четырех слов в корейском упражнении «Я больше не ребенок», вплываем далее – в офис. Танец клерков (хореограф – Александр Андрияшкин) длится столь же недолго, сменяясь эротической пантомимой в декорациях спортзала. Голос в ушах предлагает освободиться от сковывающих тело отношений, мыслей, ментальных оков – раствориться в физиологии. Досмотреть не удается – нужно идти дальше. Тем временем текст совсем уходит в рваную эссеистику. Единственная метафора, которая здесь цепляет, – «тюрьма мечты». То ли реализованных мечт, когда упираешься «в потолок» возможностей, то ли наоборот – неудовлетворенных. Голос настоятельно предлагает об этом задуматься.

За углом поджидает первый – и, к сожалению, последний – леденящий душу спецэффект. Вас укладывают на каталку и везут, как в американском кино, по больничным коридорам. Ты видишь только потолок, лампы; лампы, потолок… голова открывает резиновые шторки дверных проемов. Остановка – морг. Забавные ощущения: первая реакция – посмотреть по сторонам. Уф, ты не один. После очередного пространного монолога в наушниках можно встать (все-таки жутковато становится!). Проводники уводят в слепящий свет иного мира. Душа наконец освободилась от бренного тела.

 Потом живой голос в записи сменится на робота, уведет в школьный класс, в детскую спальню с мансардными окнами и двухэтажными кроватями, логика действия станет совсем сбоить… Посмеяться тут можно будет разве секретному диалогу (в прямом смысле «на ушко») режиссера с потенциальным зрителем – почти как у Пушкина – «...книгопродавца с поэтом». Второй признается, что ничего не понял, а первый ему стоически отвечает, что так и задумано. 

Утомительная философия (так создатели, очевидно, передают привет эзотерику и мистику Карлосу Кастанеде, именем которого и назван спектакль), к счастью, остается в первой главе. Еще несколько минут в комнате, напоминающей католический храм, и рыжий патлатый кот встречает гостей к ужину. Простые блюда – сыр, мясо, рыба, хлеб и вино – в состаренных интерьерах. Московское отчуждение создателям так и не удается побороть – соединить и разговорить людей, «нафаршированных смыслами». Мало кто за столом начинает знакомиться и вести светскую беседу, да просто передавать по кругу тарелку со съестным. Так что почувствовать себя открытым миру, после того как снял маску, ни психолог, ни театр, ни бокал красного, кажется, не всякому помогут. «Я больше не ребенок», – провожает кодовая фраза на финальной лестнице. Наверное, поэтому.