Рассвет. Абракадабра

Лежащая на полу марионетка в «Варьирующемся статусе» Риккардо Джаккони как символ забвения протеста. Фото агентства «Москва»

Основной проект нового фестивального выпуска квартирует на территории одного из корпусов завода «Рассвет» в Столярном переулке – это рядом с метро «Улица 1905 года», но, как водится, ничто, никакие афиши «не предвещают» наших биеннале ни в городе, ни даже на подступах. У биеннале, единственной в мире, которая посвящена молодому искусству – этим, конечно, гордятся устроители, – молоды и художники, и куратор, им на сей раз стала итальянка Лукреция Калабро Висконти, из 1500 заявок отобравшая для главной биеннальной выставки 58 работ. Возрастной ценз – 35 лет, а драйва нет, что в очередной раз ставит вопрос о целях такого биеннального формата.

Все биеннале мира похожи друг на друга – тем, что темы выбирают широкие и «эпичные», которые можно развернуть так, сяк и наперекосяк, в которые можно вписать тех и этих. Вопрос в том, удается ли написать новую историю. Нынешняя биеннале молодого искусства недалеко ушла от прошлой – тоже проходит в районе Красной Пресни, тоже в индустриальном пространстве, поэтому слово «джентрификация» – уже, впрочем, даже в России давным-давно не новое – звучит опять. Наконец, она тоже встречала журналистов завершающимся монтажом. И все же кое-что принципиально иное в ней есть. Тема прошлой биеннале – «Глубоко внутри» – сменилась и вовсе «Абракадаброй». Лукреция Калабро Висконти говорит, что выбрала ее за всеохватность: «абракадабру» знает неимоверное множество языков во всем мире, не представляя в точности, как это охарактеризовать. Кроме того, одноименная песня «The Steve Miller Band» была хитом советских дискотек. Почему советские дискотеки?..

«Поцелуй меня, детка, пусть разгорится огонь/ Абра-абра-кадабра» – есть в песне и такие слова. На выставке их нет. Она вообще берет другой разгон, начинаясь «Бессилием» Ариан Лоз, видео, в котором художница играет разом нескольких человек, говорящих о неспособности добиться перемен, бессилии и т.д. – словом, транслирующих пессимизм. Следом, однако, идет другое видео (их здесь вообще много, что, возможно, в данном случае объясняется не только популярностью видеоарта, но и тем, что такие работы удобнее в логистике, а это для биеннале со скудным бюджетом важный момент). Клеман Кара придумал перформанс «Время фуши», апеллируя к венгерскому коммунистическому времени, когда «фуши» означало трату рабочего времени на заводе для создания своих продуктов или для самовыражения. Художник зачем-то устроил соревнования между водителями в одном из цехов – «чтобы понять, кто из них лучше водит».

«Сцепление» с московским заводским пространством, где теперь идет биеннале, понятно. Кроме того, свою «Абракадабру» куратор связывает и с понятием 1990-х – экономикой присутствия. Это, по ее словам, в частности, о размывании границ между временем работы и отдыха, между нематериальным трудом и удовольствием. Вообще, когда обаятельная Висконти озвучивает то, что хотела выставкой показать, это любопытно. Помимо общей линии, адресующей к экономике присутствия, здесь, например, предполагались параллели между танцем и борьбой, вопрос о том, что происходит, когда эпоха ушла, а памятники остались, шире – вопрос об историчности. Кроме того, тут представлены разные способы бегства от реальности. В самих залах эти линии не артикулированы, не прописаны в маршрут какими-то вводными текстами (есть только общий вступительный), так что вычленить их в отсутствие куратора порой почти возможно. Увы. Да и пространство, которым восхищалась Висконти, играет не всегда на руку. То есть, конечно, старые, потрепанные жизнью стены, темные закутки, лестницы – все это колоритно и само по себе задает эмоциональный фон. Но когда в эти закутки коммунальным образом «расселяют» еще и еще работы, в конце концов теряешь надежду понять, как они соотносятся и с целым, и друг с другом.

Поэтому выделяешь вещи, которые для тебя, в твоем маршруте становятся опорными. Это инсталляция Риккардо Джаккони «Варьирующийся статус». Свет выхватывает из темноты зала чахлую деревянную фигурку – брошенную/«умершую» марионетку – как символ преданного забвению протеста. Джаккони адресует нас, во-первых, к эспиритадо, персонажу колумбийского театра марионеток, импульсом к появлению которого, по словам художника, возможно, было убийство полицейского на деревенском празднике. А во-вторых, к итальянскому солдату Аугусто Мазетти, в 1911-м в знак протеста против колониальной войны в Ливии выстрелившему в своего командира. Другая работа – опять-таки видео. В «Ill Seen» Натальи Максимовой и поэтично, и жестко переплетены цепочкой наплывающих друг на друга кадров обрывки впечатлений-размышлений о взрослении и взрослости, о борьбе, вдруг превращающейся в какое-то медитативное движение.

Основной биеннальный проект вышел не то чтобы про «то, чаво на белом свете вообче не может быть». Просто «абракадабра» – это, получается, какова тема, такова и выставка. Намеки, которыми проскальзывают здесь важные темы, не увязываются в общий текст. И когда звучит протестная нота у Джаккони. И когда совсем в другом месте звучит тема насилия и тирании в видео Анастасиса Стратакиса «Sic Semper Tyrannis (Так всегда тиранам) (танцуй, танцуй, танцуй)». Художник смонтировал его из кадров хроники: после Второй мировой житель Кельна разбил статую Гитлера. Крохотный телевизор с работой Стратакиса притулился в самом углу на полу…

И дело не только, а может, не столько в кураторской работе. Участников нынешней «Абракадабры», к слову, едва ли не самого камерного основного проекта за историю молодежной биеннале – сродни обычной, «штатной» выставке – объявили лишь в конце мая. Есть ощущение, что в последние годы биеннале сдает позиции: то ли бессмысленно выделять молодых (от 18 до 35 лет – большая дистанция, многих новичков выводящая на известные и более престижные международные смотры), то ли не хватает ресурсов – организационных, всяких.