Седина в бороду, русский бес в ребро

В один день в основном конкурсе фестиваля в Сочи состоялись премьеры «Дяди Саши» Александра Гордона и «Русского беса» Григория Константинопольского. Как выяснилось, режиссеры не только учились когда-то в одном классе, но и, спустя несколько десятков лет, сняли фильмы, хоть и полярно разные по стилистике, но настолько идентичные по смыслу, что они могли бы сложиться чуть ли не в дилогию – «Дядя Саша» и «Дядя Гриша».

Сходство в первую очередь в автобиографичном, исповедальном (хотя оба утверждают, что это не так) характере повествования. Даже на формальном уровне – оба режиссера играют в своих картинах главные роли, по сути, самих себя, не особо скрываясь за вымышленными персонажами. Гордон – в роли известного режиссера, переживающего не столько творческий, сколько личностный кризис, уже не среднего, а следующего за ним возраста. Со всеми вытекающими проблемами, по большей части сексуального характера. У Константинопольского, чей персонаж поначалу еще и скрывается за маской молодого человека, в общем-то та же беда – но, кажется, в более запущенной стадии.

В неприкрыто, даже названием, чеховских декорациях (а куда русскому человеку, а уж тем более режиссеру без Чехова?) – дачном домике на берегу озера – мается, одетый в пестрый халат, дядя Саша (Гордон). Посетив питчинг Минкульта и получив деньги на новый фильм, идею для которого подкинул знакомый чиновник (Петр Толстой), он отказывается от всего в пользу самодеятельной постановки прямо на месте проживания. Берется экранизировать роман Фолкнера про любовный треугольник и приглашает на главные роли молодую жену (Анна Слю, как две капли воды похожая здесь на Катю Гордон), а также знакомых актеров в исполнении Сергея Пускепалиса – он, как утверждал сам Гордон на пресс-конференции, и является альтер-эго автора, но верится с трудом, и Никиты Ефремова. Последний в усадьбу прибывает не один, а с молодой спутницей. Фолкнеровский сюжет накладывается на чеховский антураж и выплескивается в реальную жизнь: Никита Ефремов цитирует Тригорина, ружье стреляет, ну и т.д.

Вроде бы все с иронией, с самоиронией и в целом ладно и складно, к самой структуре и построению сюжета претензий почти нет. Пусть все символы и метафоры считываются сходу, а шутки построены на эффекте узнавания – эта композиционная простота и сюжетная предсказуемость в каком-то смысле спасают картину. А вот наблюдать за терапевтическими экзерсисами режиссера Гордона, который переосмысляет свое прошлое и настоящее через классическую литературу, в какой-то момент становится почти неловко – кульминационная сцена под дождем, с обнаженным Ефремовым и плачущим навзрыд Гордоном и вовсе кажется каким-то нездоровым подглядыванием. И смех, и грех. Как бы не утверждал создатель, что писал все не по мотивам собственной жизни, слишком многое говорит об обратном. Совпадения? Нет, не думаю. Зачем? Конечно, для себя любимого, но стоит ли тогда говорить о кино для зрителя, о потенциальном прокате. Такое неожиданное погружение во внутренний мир автора сродни вглядыванию в бездну, которая, как известно, в ответ обязательно начнет всматриваться в тебя.

И ничего хорошего из этого не выйдет – если в случае с Гордоном публика находится все еще в позиции наблюдателя, то в фильме Константинопольского та самая бездна во все глаза смотрит с экрана. Подготовленный, то есть знакомый с творчеством режиссера зритель поначалу по инерции смеется: на экране в эпизодических ролях мелькают звезды – бородатый священник Александр Стриженов, друзья-алкоголики Михаил Ефремов и Алексей Агранович, Юлия Ауг в образе взяточницы из БТИ, следователь Тимофей Трибунцев и многие другие.

Главный герой в исполнении Ивана Макаревича, до этого снявшегося у Константинопольского в замечательном сериале «Пьяная фирма», - юный московский циник, который в реальной жизни якобы мечтает женится на девочке из богатой семьи, открыть ресторан новой русской кухни и жить праведной, чуть ли не духовной жизнью во благо семьи и родины, в своих психоделических фантазиях, снятых в пестрых, весьма изобретательных (этого не отнять) декорациях и под бесконечно сменяющие друг друга русские музыкальные хиты, оборачивается тем еще психопатом – и оборачивается-таки Григорием Константинопольским, собственной персоной.

И вновь совпадения слишком уж далеки от случайных: вся эта история про молодую жену, которая в данном случае не только тешит эго мастера, но и решает некоторые финансовые вопросы, засверкала на экране новыми красками после представления картины. Вышедший на сцену Константинопольский в финале своей речи поблагодарил молодую супругу и по совместительству исполнительного продюсера фильма, которая деньгами спасла и картину, и его самого. И в этом случае сдержанные, выверенные и заключенные в форму практически классического (а то и не одного) произведения страдания неюного Гордона из «Дяди Саши» мало чем отличаются от громких, неровных, за гранью добра, зла и хорошего вкуса страданий неюного Константинопольского – да, «Русский бес» ритмичнее, бодрее, несется на большой скорости, но от перемены места действия, цвета и прочих слагаемых сумма не меняется. На экране все та же череда якобы смешных, самоироничных и местами самоуничижительных зарисовок с Иваном Макаревичем – к слову, отличным актером, не в добрый час попавшим в это уже отдающую маргинальностью вселенную Константинопольского, сменяется какой-то невообразимой фантасмагорией. Режиссер смотрит в экран, философствует, просит прощения, прости господи, у русского бога. Какой бес в них всех вселился? Видимо, русский. Ну тогда русский бог, конечно, простит – что ему остается. А вот русский зритель – вряд ли.