Обнаженная скульптура

Режиссер строит иллюзорный мир. Фото с сайта www.netfest.ru

В Москве закрылся очередной фестиваль NET. Гвоздем программы стал спектакль-перформанс греческого художника, режиссера и хореографа Димитриса Папаиоанну «Великий укротитель». Его труппа гастролирует по миру, турне с этим спектаклем  началось с премьеры на Авиньонском фестивале. А сразу после выступления в российской столице Папаиоанну отправился в Рим получать премию Союза театров Европы «Новая театральная реальность».

Новую реальность греческий режиссер и создает. Пока зрители рассаживаются в зале, на сцене, не двигаясь, терпеливо стоит перформер. Он не меняет позы, отчего закрадывается мысль, что он «приклеен» к полу. Каково же удивление публики, когда после наступления темноты он спокойно «покидает» свои ботинки, действительно прицепленные к авансцене. В башмаки войдет следующий артист, вытянет их из планшета сцены и продемонстрирует вросшие корнями подошвы, он обратит их вверх, будто желая оторваться от земного притяжения. В то время как первый, кого мы увидели, обнажается и безмолвно ложится. Выходит другой человек и накрывает его белоснежным саваном, подходит еще один и сдувает – порывом воздуха от фанерного щита – легкую ткань. В одну минуту мы видим скрытое тело и уже в другую – таинство разоблачено. Не рациональная, а чувственная красота, поэтизация живого и мертвого тела завораживает, а режиссер продолжает исследовать метаморфозы восприятия. Хотя данный образ можно отнести и к абсолютно конкретному живописному источнику: «Мертвому Христу» Андреа Мантеньи.

На тело человека – а спектакль предельно откровенен в обнажении – режиссер смотрит как на прекрасную античную скульптуру и «лепит» именно ее. Совершенную, воздающую дань Аполлону и Венере, но не лишенную иронии ХХI века. Перформер выходит, обложенный с ног до головы гипсом, чтобы его тело освободили из сковавшей скорлупы. И слепки рук, ног, туловища ломают на нем, как присохшую глину. Инсценируя рембрандтовский «Урок анатомии», режиссер заставляет Учеников, нацепивших елизаветинские воротнички, вынимать метры бутафорских кишок из «трупа» и тут же их поглощать, чокаясь бокалами с кровью.

Черная ткань на теле актеров возникает, только чтобы создать трюк, как у мимов. Фирменный прием Папаиоанну – «разбирать» и «собирать» человека каждый раз заново, используя части тела двух и более артистов. Вот появляется женщина-кентавр. Обнаженный женский торс сопрягается с двумя ногами мужчин, оба подпирают ее с двух сторон, оставив по второй ноге в тени. И этот монстр с тонким женским лицом и грубыми мужскими ногами, надев туфельки, семенит по сцене.

Удивление и восхищение – вот, наверное, те эмоции, которые вызывает спектакль. Его фрагменты создают оптическую иллюзию или пластическую картину внутри свободного сочинения, череды визуальных образов под текучую музыку вальсов Штрауса. Очарование моментами, деталями мозаики – ее составляют звук, свет и движение. Сцену покрывает вздыбленная кладка черной фанеры, ее листы, как чешуйки, будут то подниматься, то переворачиваться, обнажая исподнюю белизну, отодвигаться, чтобы выбросить на поверхность человеческую конечность, как из могилы, или, напротив, отверзть под собой водоем или глухую яму. Это и кладбище: оно вбирает человека и будто выплевывает его тело. И нежилая, выжженная земля чужой планеты. Рождение Человека происходит именно здесь. Космонавт в скафандре медленно выходит из черноты, пока мы слушаем его тяжелое дыхание, изымает из земли обнаженного юношу и, разоблачившись, на поверку оказывается женщиной. А быть может, мы видим Адама и Еву – из далекого будущего, когда время пойдет вспять.

Загадку названия, оправдывающую калейдоскоп состояний и сочленений (тут нельзя не вспомнить и изображение человека Дали с его костылями и расщеплением частей тела), разгадать не так-то просто. По словам Папаиоанну, заглавия его работам придумывает друг-художник, совершенно отделенный от процесса и имеющий взгляд со стороны. Но главное, что исток хранится в национальном мифе. Великим укротителем в греческой философии называли Время. Именно оно воздействует и властвует, подчиняет. Оно решает, когда произойти трем высшим точкам жизни. Рождению – зрелости – смерти. Любопытно, что за работой с обнаженной натурой стоит, конечно, размышление о сочетании мужского и женского, о взаимопроникновении. Одна из сцен – клубок, шар, который создают мужчина и женщина, прокатываясь вдоль портала, телесный Инь и Ян. Но умеренная цветовая гамма редуцирует видимое, и человек предстает первозданной, догреховной «материей».

Наконец, вместо здорового тела на сцене появляется скелет, его выносят и аккуратно ссыпают с дощечки крошащимся прахом. Время отмеряет, сколько человеку жить, как вот стоит артист и, будто в упражнении на внимание, старательно дует на невесомый пакетик. Не дает ему упасть на землю.