Дарья Курдюкова
На экспозиции картины соседствуют с традиционными африканскими объектами. Фото предоставлено пресс-службой галереи
Африка, согласитесь, – гораздо менее ожидаемое направление в перемещениях художников, чем Париж. В Париж Яковлев после революции эмигрировал, миновав Россию на обратном пути из пенсионерской поездки в Китай, Монголию и Японию. Скорее всего как раз благодаря тому вояжу художник познакомился – на посвященной тому путешествию парижской выставке – с устроителями африканской экспедиции – и в 1924–1925 годах отправился в Африку. Выставка, которую курируют Елена Каменская и Наталия Курникова, приурочена к выходу книги «Александр Яковлев. Черный рейд. Путевой дневник путешествия по Африке в экспедиции автомобильного общества «Ситроен».
После той экспедиции по Центральной и Экваториальной Африке вышла книга Георга-Мари Гаардта и Луи Одуэн-Дюбрея о «Черном рейде», фильм Леона Пуарье, который с оператором Жоржем Шпехтом отснял материала в общей сложности на 50 документальных картин, – наконец, в парижском Музее декоративного искусства устроили выставку, где яковлевские работы (потом будет издан альбом его африканских автолитографий) показывали вместе с африканскими предметами быта и культа. И хотя устроителем всего этого была автомобильная компания, затея получилась в духе времени, ведь уже с конца XIX века Европа открывала для себя первобытное искусство – с одной стороны, традиционное – с другой (и с третьей – культуру Китая и Японии); художники-модернисты стали собирать африканские произведения, повлиявшие на их новую оптику и образность.
Яковлев не был экспериментатором, принадлежа к неоклассицистической линии в живописи, но был эстетом. От такого эстетства становится порой не по себе – сейчас в Третьяковке на выставке «Некто 1917» показывают его автопортрет, сделанный в революционный год, по словам Александра Бенуа, «в стиле ранних фламандцев», по ощущениям – не просто очень детализированный, но какой-то демонически-холодный (что усиливается присутствием в мастерской еще огромной куклы, безжизненно «сидящей» на диване). Демоническое – прежде всего выражение лица художника, сейчас в галерее есть его фотография – похож, только это странное в портрете из ГТГ пограничное состояние ушло. В 1918-м у Яковлева и актрисы кабаретных театров Беллы Шеншевой родится сын, однако революция разрушит семью – художник переедет во Францию, надеясь перевезти со временем туда родных, но его сын умер совсем маленьким, а жена будет в итоге жить в Берлине со вторым мужем.
Нынешняя московская выставка, собранная по частным коллекциям, тоже ставит рядом яковлевские работы (некоторые из них дополнены цитатами из дневника художника) и африканские традиционные объекты. Кроме того, тут показывают плакаты к фильму «Черный рейд», один из эскизов сделан другом Яковлева, которому, вероятно, тот хотел помочь что-то заработать – художником Василием Шухаевым. Но главное – сопоставление масок, по-своему очень экспрессивных, разнообразных и к тому же непонятных не знающим их предназначения и символики, и эпичных, реалистичных рисунков и картин Яковлева. Это довольно масштабные вещи, в которых художник ищет композиционной гармонии, обращая их в подобие фресок. Независимо от того, зарисовывает ли он сангиной и углем представителей какого-нибудь племени – просто типажи на белом фоне бумаги, – или пишет пейзаж с человечками, условными тонкими фигурками, собирающимися переправляться через реку.
Эта «фресковость», эпичность и эстетизация – как застывший знак изумления перед африканской культурой – остаются у Яковлева даже в картине (написанной, конечно, уже после экспедиции) «Танец Кули-кута. Ниамей». Сам он – здесь приведен его комментарий – писал, что это «танец странный, драматический, ведущий происхождение свое от старых мрачных обычаев, когда заканчивался он человеческим жертвоприношением». На холсте и этот ритуал художник пишет эпично, на фоне чистого синего неба и белой стены помещая «в кадр» две фигурки поодаль и одну крупно, в ракурсе, так что мы глядим на них сильно снизу вверх. Главный герой на первом плане с бархатистой темной кожей, в белом покрывале, безупречно, кажется, задрапированном, будто складки эти высечены из мрамора, с поворотом головы и торса, как раз и обозначающими танец, – так вот он точит ножи. Яковлев объединяет фотографическую реалистичность изображений с композиционной «фресковой» эффектностью, для него вообще всегда важно, чтобы изображение было эффектным, впечатляющим. Даже когда это впечатление от страшного ритуала.
