Максим Матвеев сыграл Дездемону

Максим Матвеев (справа) создает иллюзию манящей женственности в мужском теле. Фото с официального сайта театра

Первой премьерой сезона на Новой сцене «Табакерки» стал спектакль – нет, не «Отелло» – «Кинастон» по пьесе ныне здравствующего американского драматурга Джеффри Хэтчера Complete Female Stage Beauty. За постановку и открытие текста для российской сцены взялся Евгений Писарев, знающий толк в бродвейской драматургии.

В России пьеса известна разве что по костюмной мелодраме Ричарда Айра десятилетней давности «Красота по-английски», фильм сейчас редко кто вспомнит (на слуху скорее культовая «Красота по-американски»).  Написанная в бродвейском стиле – с простоватым американским юмором  и излюбленной темой закулисья, пьеса ловко совмещает антураж и реалии Англии второй половины ХVII века с современными обстоятельствами. Дело происходит в среде театральной антрепризы, очень напоминающей тот самый Бродвей, как будто времен эпохи Реставрации. В спектакле эту амбивалентность обозначают стилизованные костюмы (художник Мария Данилова) – нарочито кукольные парики, башмаки с массивными пряжками, разноцветные камзолы. И привкус игры в игру. Во всяком случае, на подчеркнутую театральность и даже театральность в кубе Писарев не скупится. Даром, что минималистичная сценография Зиновия Марголина лишь символично  обозначает место действия – массивная платформа то поднимает героев на сцену или в зал королевского дворца, то нависает, спуская в закулисный подвал или зал трактира. 

Эдвард Кинастон (историческая личность) – актер с бешеной популярностью, свой успех у лондонской публики он завоевал, исполняя на подмостках женские роли, особенно хорошо ему удавалась шекспировская Дездемона. Английский бард умер, а в театры еще не допускались женщины. Кинастон не перестает быть дамой и в жизни, с удовольствием оставаясь в длинном платье и белокуром парике, благосклонно принимая восторженные комплименты, заламывая холеные руки-плети и кротко улыбаясь точеным личиком. Максим Матвеев воплощает первый и главный нерв спектакля – бисексуальность героя. Кинастон – мужчина, в которого влюблены все женщины, но ложится в постель он только с герцогом Бэкингемским (Кирилл Рубцов), не избегая участи стать любовником своего высокого покровителя. Матвеев играет самолюбование и самоупоение. Обнажая скульптурный анемичный торс, поводя тонкими аристократичными пальцами в перстнях (актер специально для постановки сбросил вес и накачал мышцы), он являет не перверсию, но психологию – что значит быть одновременно в двух «обличьях». По сути, застревая ровно посередине. Сцены выстроены пластически безупречно – мужской эротизм здесь сочетается с женской целомудренностью. А выразительность сродни картинной. Так и вспоминается изящный юноша Петрова-Водкина с «Купания красного коня». 

И до поры до времени жизнь Кинастона идет своим чередом – аншлаги, признание публики, довольный антрепренер (Михаил Хомяков), душевное равновесие творческой личности. Пока до театра не добирается длинная рука власти. Пришедший на смену республики очередной Карл не оставляет сценическое искусство без своего монаршего внимания. И сам не чуждый двусмысленных маскарадных переодеваний у себя во дворце английский король (Виталий Егоров) требует жизненности на сцене – женщин отныне могут играть только женщины. На что Кинастон удивляется: «А в чем же тогда собственно игра?» Женщинам возвращено их право – эпоха святош, запрещавших слабому полу появляться на сцене, уходит в прошлое. 

На фоне этой своеобразной цензуры и заваривается интрига: у лучшего из лучших, последнего в своем даровании и высоком искусстве Кинастона появляется актриса-соперница в лице смелой Маргарет Хьюз (Анна Чиповская). Идеальная завязка для любовной истории так и не развязывается в этом ключе. Драматург уводит внимание зрителя к судьбе творца, переживающего крах, падение, забвение и возрождение в новом образе, где человек становится равен собственной природе. 

В финале, когда заново разыгрывается кульминационная сцена из трагедии Шекспира, Кинастон впервые выходит на сцену не в роли Дездемоны, а в роли мавра, словно возвращая себе собственное «я» в мужской роли. Он набирает сценическую правду за счет правды жизни: как строгий режиссер (и тут Евгений Писарев не удерживается от цеховой самоиронии) «выдрессировав» актрису, он в общении с настоящей женщиной возрождает в себе мужчину. 

Писарев особенно укрупняет две темы. Беззащитности человека, выпавшего за призрачную грань нормы. В одной из сцен отвергнувшего ухаживания богатых дам из высшего общества Кинастона избивают науськанные хулиганы, и этот эпизод повторяет те тысячи историй о притеснении гомосексуалистов, что мы слышим сегодня. Пьеса, к слову,   1999 года. Еще одна, конечно, тема «художника и власти». Искусство, как марионетка, зависимая от тех ниточек, за которые дергает условный король, также беззащитно и хрупко. Его могут вознести до небес и ввергнуть в пучину; распоряжаться как личной вотчиной, ломая судьбы. Основательно подготовленная к спектаклю программка напоминает, что во времена английской революции по распоряжению парламента театры были закрыты и признаны вне закона. Естественно и в то же время парадоксально – при новой монархии театр воскрес. А дальше можно вспоминать уроки истории всех последующих веков.