Дарья Курдюкова  |
| Фото предоставлено
Алисой Багдонайте |
Алиса Багдонайте – главный куратор Центра современного искусства «Заря» во Владивостоке, где уже три года действует своя арт-резиденция, и куратор арт-резиденции, запущенной в этом году в Выксе в рамках фестиваля «Арт-Овраг» (см. «НГ» от 30.06.17). О специфике этих двух городов и о том, зачем нужны и как функционируют разные резиденции, Алиса БАГДОНАЙТЕ рассказала корреспонденту «НГ» Дарье КУРДЮКОВОЙ.
- Последние годы в России арт-резиденции стали очень популярны. С чем это связано, влияют ли на это экономические причины?
- Неформально арт-резиденции существовали всегда, всегда художники посещали домовладения своих почитателей и работали там, в советском прошлом была важная традиция творческих дач. Сейчас постепенно приходит западный опыт, а вместе с ним попытка институционализировать пребывание художника. Думаю, это особенно актуально в таких местах, как центр "Заря", где в резиденции есть прямая необходимость, поскольку Владивосток – удаленное от основной арт-сцены место.
- Т.е. где арт-сцена не очень развита?
- Или, как во Владивостоке, где она развита, но по своим законам. Там много художников, но они не очень включены в современные процессы, о них мало пишут, их не знают. И в московские рейтинги они по этой причине не попадают. Когда мы делаем там проекты, то мы всегда привозим кого-то, поэтому логично было сделать резиденцию. Но когда мы зовем конкретного художника - это коммуникация замкнутая, она не позволяет расширить наши возможности. Есть другой тип резиденций, и мы переходим к нему в "Заре" - это система opencall, открытого и для российских, и для иностранных художников. Кроме того, международные выставки всегда дороже и сложнее в производстве и в логистике - проще, когда произведение создается на месте. Когда я разговариваю с художниками, то понимаю, что резиденций, которые готовы оплачивать проживание и работу, готовы это выставлять, - немного. Я вижу две - "Заря" и Выкса. Есть Гридчинхолл, но туда нельзя попасть со стороны. Есть резиденция ГЦСИ в Калининграде, но я там тоже не видела открытого набора заявок. В Москве есть резиденция на Фабрике, не знаю, существует ли ещё резиденция "Сколково", участие в которой было платным для художников. Я видела условия интересной резиденции в Норильске, но о результатах мне неизвестно. Проблема заключается в том, что нам неизвестны все адреса. Но это может измениться в ближайшее время: у Алисы Прудниковой, возглавляющей региональную дирекцию РОСИЗО-ГЦСИ, есть идея собрать все резиденции на профессиональном форуме. Это очень важно, тем более что есть резиденции, которые не всем известны. Недавно мы общались с резиденцией на Пушкинской, 10 – я ничего не слышала о ней раньше, хотя она существует с 2012 года.
На мой взгляд, участники резиденций во Владивостоке, в Выксе, в Калининграде должны встать в позицию исследователя, которому нужно преодолевать препятствия, как Арсеньеву в тайге. Потому что нет ситуации, готовой для простой коммуникации, нужно поработать с контекстом, исследовать его, наладить общение, сбор информации, и только в конце, возможно, получить нужный результат. Формат резиденции, направленный на проектную работу, а не на созерцание и размышление, диктует контекст. Посмотреть все культурное предложение Владивостока можно за день - за три. Поездка туда не дешева и обычно не пересекается с другими планами и маршрутами художника. Хотя бывают исключения, когда художник едет во Владивосток с другими проектами и заодно, по пути, посещает нас, так случилась с художниками Сашей Фроловой и Павлом Отдельновым, с историком искусства Николаем Васильевым.
В участии в резиденции есть важный аспект. Когда ты вовлечен в работу, резиденция, с одной стороны, выдергивает из насыщенной рутины, наполненной важными контактами и социальными связями, которые очень важны для художника, но с другой стороны, для многих – это оздоровляющая ситуация. Для примера: в начале этого года к нам в резиденцию приехал кипрский композитор Мариос Иоанну Элиа, весьма востребованный композитор. У него было два проекта, один связан с документацией звуков Владивостока и созданием фильма, другой – с новой интерпретацией известного вальса «Амурские волны». Он приходил со своими идеями в ансамбли, театры и хоры, и поначалу они его не очень-то понимали, это была непростая коммуникация. Но свой приезд в такую сложную среду он объяснил тем, что когда в графике жизни все очень регламентировано и устойчиво, то для дальнейшего развития нужна ситуация, в которой все зависит только от тебя, ситуация вне понятных паттернов.
- Какие самые интересные резиденции есть в мире?
- Мне сложно ответить на ваш вопрос, все зависит от конкретных интересов конкретного художника, и каждая резиденция работает на собственных условиях, которые очень сложно сравнивать. Одна из известных крупных резиденций - La Cite des Arts в Париже, она работает на государственном уровне. Многие из моих знакомых там были. Саша Пирогова рассказывала, что когда получила спецприз от посольства Франции в конкурсе "Инновация" с такой стажировкой, там была хорошая стипендия, превышающая наш максимальный грант. Кроме того, она ничего не обязана была делать и оставлять в коллекцию - она могла просто жить в Париже и заниматься тем, что ей было интересно. Это невероятно полезный опыт - она вернулась в Москву с несколькими идеями проектов, которые потом успешно реализовала. Есть другой формат, который мне очень нравится, - это пекинский Institute for Provocation, где не предусмотрено проживание, но есть художественные мастерские, но главное, резиденция работает на базе кураторской институции, которая занимается кросскультурными исследованиями и тесно взаимодействует с художниками. Ещё один тип резиденций – тот, который создан в рамках коллекции искусства Заблудович, это большое британское собрание, в которое престижно попасть, резиденции у них есть в Финляндии и в Нью-Йорке, а штаб-квартира находится в Лондоне. Здесь резиденция является способом поддержки художников и одновременно глазами коллекции, что помогает ей оставаться актуальной. Резиденция может быть полезным инструментом и для организаторов, и для художников для достижения самых разных целей. Для дипломатических связей, как в Париже. Для исследования. Или для собирательства. А есть резиденции совершено коммерческие, которые берут деньги за проживание где-нибудь на море. Это отдельный случай. Тебя муж спрашивает: "Где была?", а ты отвечаешь: "В арт-резиденции".
- Устроители видят в резиденциях бонус для развития города. Что это, по вашему опыту?
- В Выксе очень прикладная ситуация: есть фестиваль "Арт-Овраг" с новыми кураторами Юлией Бычковой и Антоном Кочуркиным, которые пригласили меня. Резиденция - очень нужная вещь, особенно когда кураторы настолько заняты, что на самом деле мало работают "в поле" и не знают, что там искать. В итоге художник первым видит город. Это способ и для кураторов, и для Выксы смотреть на себя. Выкса, с одной стороны, имеет уникальную историю, с другой, похожа на многие моногорода. Когда она была основана, там был и театр, и вообще активная жизнь, поскольку братья Баташевы привезли ее с собой, сразу организовав и театр, и музыку - без культуры в городе душно.
- Юлия Бычкова говорила о планах после известных резидентов Ольги и Александра Флоренских объявить в Выксе opencall и даже показать результаты на 58-й Венецианской биеннале 2019 года...
- Да, opencall будет. Во Владивостоке у нас site-specific резиденция, ты должен делать то, что невозможно в другом городе. У Выксы иная ситуация - человек может работать и со своей давней темой, в городе не такая яркая специфика, хотя у неё, безусловно, есть свой колорит и потенциально очень интересное для многих иностранных участников среднерусское расположение плюс индустриальный колорит. Что касается биеннале, я считаю, что это возможно, если все работает интенсивно, если есть большая амплитуда амбиций и провальных задач, потому что тогда все становится контрастнее, материал интереснее. Opencall в Выксе должен пройти хорошо, если сложится международный интерес (есть понятные риски, что он не сложится), если будет хорошая команда художников и полученный материал будет в итоге интересен для его презентации и релевантен биеннале. Во всяком случае во Владивостоке то, что мы сделали за три года, было бы возможно показать и интересно увидеть. Но в Выксе мы работаем еще очень мало времени, сложно делать прогнозы. Нужно посмотреть на качество проектов, которые появятся. Конечно, резиденции очень важны для начинающих художников, которым нужно больше узнавать, встречать людей, вообще больше работать. Но и в "Заре", и в Выксе мы стараемся работать и с уверенными проектами более молодых художников, и со звездами, которые заряжают место. Во Владивосток среди многих приезжали и Сергей Шутов, и Ирина Затуловская, и Ирина Корина, и Тимофей Радя. В Выксе первый сезон тоже «звездный»: Гоша Острецов и Людмила Константинова, Елена Ковылина, Пётр Быстров, Наталья Стручкова, Слава ПТРК, Николай Алексеев, Александр Флоренский и многие другие.
- А владивостокскую резиденцию где будете представлять?
- Для начала сделаем каталог - за три года участниками резиденции выступили более 50 художников. Мы также хотим показать собранные работы на выставке, и пока не знаем, будет ли это наш проект или мы будем работать с внешним куратором, который составит из этого самостоятельную историю.
- Что удалось или не удалось за три года во Владивостоке, и поменялась ли художественная ситуация в городе?
- Наш оpencall каждый набор (набор проходит 1-2 раза в год) собирает более 300 заявок из разных стран (Японии, Индии, США, Бельгии, Швейцарии, Нидерландов, Франции, Германии, Южной Кореи, Израиля, Ливана, Филиппин, Тайваня, Великобритании, Канады, Австрии, Боснии и Герцеговины, Венгрии, Греции, Испании, Италии, Латвии, Польши, Сербии, Хорватии, Турции, Финляндии, Чехии и др., при этом принимали мы художников из США, Франции, Германии, Кореи, Кипра, Швейцарии, Японии, Украины), принять мы можем до 24 участников в год. Резиденции в "Заре" повезло, поскольку она работает при большой институции. Наш центр сделал в этом году большую выставку кинетического искусства, сейчас мы показываем советский и российский дизайн, и все эти выставки очень хорошо принимают как жители Владивостока, так и гости. И "Заря" как центр современного искусства наращивает постоянную аудиторию. Становится больше людей, привыкающих думать, в чем и состоит специфика современного искусства, - и появляется запрос на более сложное искусство и на соучастие в художественных проектах и процессах. Этот запрос не очень большой, но он постепенно проявляется. Когда я только пришла в "Зарю", было сложно наладить коммуникацию - это место на в прошлом индустриальном краю города, с автономной политикой, и мне говорили: "А, это то место, где нет ни одного нашего художника..." Потом мы сделали проект "Край бунтарей" о владивостокском современном искусстве (в сентябре его покажут в Московском музее современного искусства), мы разговаривали со всеми участниками сцены, даже с самыми спектически настроенными, хотели быть им полезными и видеть в залах их самих и их работы, сделать так, чтобы им было зачем к нам приходить. Когда человек не знает, как можно взаимодействовать с институцией, он остается к ней прохладен, это нормально. Нам же хотелось консолидации - наших сил и ресурсов с другими институциями – музеем "Артэтаж", галереей "Арка" и, конечно, Приморской государственной картинной галереей. И получилась хорошая выставка, которая формирует образ современного искусства Владивостока и рассказывает о его главных героях. Так же с резиденцией: она стала хорошим продуктом, поскольку работала как инструмент - чтобы иметь больше художников, кураторов, привозить не на трехдневные гастроли, а на длительное время, дать шанс не туризму, а качественному взаимодействию с локальной сценой. Это выгодно финансово, поскольку удешевило наши усилия. Это выгодно с точки зрения программирования, поскольку сделало нас во многом свободными. Это сделало нас известными: никто не полетит просто так в "Зарю" на выставку, но про резиденции пишут, потому что туда могут поехать художники.
- Появляются ли по opencall во Владивостоке местные художники или те, кто приехал из соседних городов и кого вы прежде не знали?
- Opencall выявляет очень много интересных имен. Это хороший способ узнать, что происходит. Местные тоже подают заявки, но у многих есть некая предвзятость к себе и своей работе, которая мешает им о себе заявить. Но то, отбираем мы кого-то или нет, зависит от того, как мы ставим себе задачу. Сейчас для нас в приоритете узнавание места, поскольку для нас Владивосток - темная лошадка. Вот приезжаешь во Владивосток, и тебе начинают рассказывать об уникальности амурского тигра. А недавно я была в Берлине на выставке об азиатском тигре - и ничего там про Владивосток не было. Город и его символы не проявлены за его собственными пределами. Мы работаем с резиденцией, чтобы это исправить и включить город в маршруты для разных людей.
- Можно ли "научить" делать site-specific art или, если художник "зациклен" на своей теме, его не свернуть с курса?
- Все же очень по-разному работают. Когда к нам собирался Сергей Шутов, я с трепетом ехала к нему заполнить заявку, а там есть графа про необходимые инструменты. И он, видимо, заметив мое напряжение, написал, что нужен телевизор и ящик белого вина. Потом я занервничала, что там происходит, когда будет готов его проект - выяснилось, что он привез с собой пачку бланков из отелей и на них сделал потрясающие рисунки о том, что с ним во Владивостоке приключилось, а также серию работ, посвященную семафорной азбуке. Есть художники, которые работают буквально в формате site-specific – среди них художник Саравут Чутивонгпети китайско-тайского происхождения, приехавший из Швейцарии. Он ходил по разрушенным домам, свалкам, пустырям и собирал вещи, нашел кусок фигурной плитки с рельефной звездой - и у него рождались какие-то сказки, весьма далекие от того, как мы бы интерпретировали найденные им объекты. Созданная им инсталляция почти ничего не сообщала о Владивостоке, но была потрясающим погружением зрителя в сложноустроенный, нереальный и запредельный мир, в котором живёт Саравут, стараясь соприкасаться с «объективной» реальностью как можно меньше. Это красноречивый пример того, что об одном месте не бывает объективных представлений. Мы понимаем, что человек из другой страны по-другому читает контекст, как в художественном, так и в бытовом плане. Он, например, приехал весной во Владивосток в шлепках, думая, что в Азии везде тепло, и покупал семечки на рынке, надеясь, что он отведает черного риса. Мы сочувствовали сложностям, которые ему пришлось испытать, но мы рады итогу его работы, которая, несмотря на трудности перевода, превзошла все ожидания.
