На сцене царит вечный холод и даже идет снег. Фото Дамира Юсупова с официального сайта Большого театра
Режиссер Александр Титель и дирижер Туган Сохиев в своих интервью как один говорят о том, что им меньше всего хотелось бы представить «Снегурочку» как детскую сказку времен изучения музлитературы за 6 класс ДМШ, пусть это и рискованно, ведь зрители именно такую и ждут. Первая реакция на эти высказывания – ироничная, не настолько же обладатели заветных билетов наивны, чтобы ожидать весеннюю сказочку. Судя по нескольким откликам от соседей по залу (два вечера в партере), все же визуальное решение оказалось довольно радикальным для зрителя. («О боже, это лес?» или «Долго это идти не будет. Несколько раз – и снимут»).
Между тем, хотя в вопросах леса (остовы бетонных конструкций) можно и согласиться, сама идея кажется довольно привлекательной. Постановщики рисуют постапокалиптический мир, ядерную зиму, где в нечеловеческих условиях пытается выжить горстка людей. Лютый холод, неурожаи, и, как следствие голод, демографический кризис ничем не отличает их от заявленных у Римского-Корсакова и Островского селян. Но современнику, воспитанному на фантастах ХХ века или западных сериалах ХХI-го, эта ситуация куда понятнее. Ядерная зима, согласно теории физиков, может наступить после ядерной войны (или цепи ядерных взрывов): мощный выброс пепла закроет солнце и на земле наступит ледниковый период: выживут не все, а кто выживет, снова начнет воевать – за территории. Берендеи, очевидно, воевали (но проиграли, так как лучшая территория – у воды, не в лесу): иные травмы и увечья вроде потери руки экс-генерала Мороза (черная перчатка) или потери глаза у Берендея, скорее, получены в бою. Но и выжившие страдают: лучевая болезнь проявляется и через поколение.
Большая часть берендеев живет общиной, но есть и отшельники: Леший живет в лесу, Мороз – обитает одиноко, Весна в этой системе координат выглядит контрабандисткой, которая мигрирует между лучшим миром (победителей, откуда, скорее всего и Мизгирь) и берендеевым. Ее задача – потомство, она опекает сирот и, в своей хижине-баньке заботится о фертильных и беременных. О тех, кто не «остудился» в чувствах, как подавляющее большинство сородичей.
Художник Владимир Арефьев весь портал сцены затягивает белым, над берендеевым царством висит белый куб, зависая на уровне человеческого роста и открывая затягивающую бархатную тьму, оттеняемую перманентно падающим снегом. Пристанищем берендеям служат остатки цивилизации: верхушки ЛЭП с висящими проводами, пара кабинок колеса обозрения, ржавый вагон электрички (это царские палаты). Вся их надежда – на живительный луч света. По преданию, сложившемуся в этом мире (тут мы вступаем на территорию догадок, так как сам спектакль об этом говорит лишь по касательной), дать свет, и как следствие, продолжение жизни или новую жизнь, способна настоящая всепоглощающая любовь, и слияние сердец высвободит сгустки энергии. Или – напротив, должны прийти те, избранные, чей союз будет желанен, но отвергнут мирозданием, и произойдет, если вновь обратиться к физике, явление аннигиляции (когда столкновения частицы и античастицы даст третью – в нашем случае фотон – уничтожив первые). Скажем, Купава и Лель, хоть и стали, не без сомнений со стороны Купавы (Леля за мужика тут не считают, а она все же без пяти минут невеста Мизгиря, скорее всего, представителя народа-победителя, завоевавшего прибрежные земли), парой, чудесного эффекта не произвели. Как читатель уже догадался, той самой частицей стала Снегурочка: заряд ее чувства зажег два мощнейших стадионных прожектора. Активизировавшая ее античастица – Мизгирь – стал еще одной неизбежной жертвой. Правда, концепция эта при всей кажущейся стройности, оставляет довольно много пробелов. Чем живут берендеи, по каким законам, каким молятся богам, что для них добро, что зло, во что они верят?.. Можно только домыслить, так как народ (хор) никак не персонифицирован. Почему лишь Весну заботит потомство, какие могут быть сироты и беспризорники, когда дети – самое ценное в подобных сообществах? Наконец, чем особенна Снегурочка? На удивление, эта героиня отличается от остальных лишь тем, что не мерзнет (не исключено, что следствие мутации), да слегка диковата в поведении (а впрочем, и сами берендеи не высоких манер). И – самое главное – в чем состоит ее преображение после баньки у Весны, обнаружить не удалось, элементарного превращения холодности в чувственность, кажется, не случилось. Да и чего бы Снегурочке вдруг полюбить того, кто парой часов ранее ее чуть не изнасиловал? Не мозги же у нее выпарились. Довольно сложно поверить, что Снегурочка и Мизгирь – это та самая пара, чья страсть изменит ход истории: они не только не поцеловались, даже не обнялись ни разу. Да и сам процесс превращения тьмы в свет, как снегурочкина смерть выглядит не подготовленным. Повторим, о причинах и следствиях приходится догадываться.
Самое печальное, что режиссерской концепции подчинена и музыкальная: унылая атмосфера, ощущение беспросветной тьмы – и в исполнении, где и песни Леля звучат как языческие молитвы, а крестьянской хор «А мы просо сеяли» – как набат. Но при уместности этого подхода все же Туган Сохиев совершает ошибку, лишая гениально оркестрованную партитуру Римского-Корсакова тембральной роскоши, заметно опрощая ее. Имея, к тому же, в руках вышколенный оркестр, где даже самые сложные соло звучат идеально стройно.
А вот кастинг, надо сказать, удался, хотя и вызывали опасения, скажем, две неизвестные певицы заявлены на заглавную партию. Ольга Селиверстова и Ольга Семенищева, первая – всего год в труппе Большого, вторая – солистка Екатеринбургской оперы (Титель там ставил «Кармен»). Брюнетка и блондинка, одна обладательница более сочного, другая – более звонкого, хрустального голоса, но обе – отлично звучат на пиано в верхнем регистре, а потому сцена таяния у обеих звучит до боли трогательно. Под стать им и мамы, в том числе и внешне: в паре с Селиверстовой – Агунда Кулаева, голос с томными бархатными низами, в другом составе – Елена Манистина, тембр ее голоса – другого колорита, мягче и легче. Леля подбирали, возможно, под стать Купаве: вместе с «мясистым» страстным сопрано Марии Лобановой (Купава) – глубокий и насыщенный, почти контральтовый тембр Анны Бондаревской, а более высокому голосу Анны Нечаевой подошло меццо Александры Кадуриной. Среди исполнителей партии Мизгиря больше запомнился солист Новосибирской оперы Максим Аниськин, чей голос может и уступил Эльчину Азизову по насыщенности, но звучал очень мужественно и ровно. Наконец, настоящее приобретение – два потрясающих тенора, Богдан Волков и Алексей Неклюдов, с особенным чувством фразы, легкими верхними нотами, отличной кантиленой. Впервые за несколько лет Большой представил два полноценных и убедительных состава певцов, отрадно – что есть среди них и солисты труппы, и приглашенные артисты из российских театров, и даже экс-солисты Большого вроде замечательного Мороза Глеба Никольского.