Дмитрий Морозов
Музыка Сергея Рахманинова – обязательная часть программы. Фото предоставлено пресс-службой Государственного симфонического оркестра РТ
Казанская «Белая сирень» – один из двух фирменных фестивалей Александра Сладковского и Госоркестра Татарстана, наряду с «Рахлинскими сезонами». Основанные Сладковским вскоре после того, как он возглавил коллектив, они стали важным инструментом для возрождения былого реноме оркестра и завоевания новых рубежей. Сегодня у оркестра имеется уже солидная международная репутация, чему свидетельством и его гастрольные маршруты, и завершенная в прошлом году запись всех симфоний Шостаковича, что могут позволить себе лишь элитные коллективы.
А фестивали в Казани проходят с аншлагами, собирают звезд и просто очень достойных музыкантов. Но при всем международном статусе ориентированы они прежде всего на свою публику, которая только и может охватить всю программу целиком. Ведь фестивальные концерты проходят с паузами в два-три дня, а потому гости (и критики) приезжают, как правило, лишь на что-то одно. И чаще всего таким «главным блюдом» становится концерт-закрытие. Фестиваль «Белая сирень» носит имя Сергея Рахманинова, и оно отнюдь не просто бренд, ни к чему особо не обязывающий. Музыка Рахманинова составляет основную часть программ, хотя и не единственную. Так, например, в первом из концертов нынешнего фестиваля исполнялась еще и музыка «Весны священной» Игоря Стравинского, а в последнем нашлось место для Чайковского (были, впрочем, еще и бисы Дениса Мацуева, с Рахманиновым не связанные).
Программу заключительного концерта открыла увертюра «1812 год» – не самое, прямо сказать, вдохновенное и глубокое сочинение Чайковского. Однако оно вполне позволяет оркестру продемонстрировать свои возможности, а дирижеру – мастерство. Сладковский преподнес эту батальную и во многом брутальную музыку с мощным драйвом, одновременно предприняв отнюдь небезуспешную попытку раскопать в ней и какие-то более глубинные слои. Правда, все равно осталось непонятным, почему именно эту «датскую» музыку надо было предпосылать Рахманинову, причем – без какого-либо внешнего повода.
Сам Рахманинов был представлен в программе двумя сочинениями, относящимися к вершинам его творчества, хоть и созданными совершенно в разные периоды и во многом являющимися антиподами. Речь о Втором концерте для фортепиано с оркестром и о поэме для солистов, хора и оркестра «Колокола».
Второй концерт – едва ли не самое популярное из сочинений Рахманинова и, бесспорно, – одно из самых светлых. Сколько раз играл его Денис Мацуев, не знает, наверное, даже он сам, но уж точно не одну сотню. В исполнении Мацуева было много столь часто присущей этому талантливому пианисту спонтанности, и Сладковскому с оркестром приходилось к нему подстраиваться буквально на ходу. Иногда темпы оказывались чрезмерно быстрыми, и какие-то куски представали несколько скомканными, – зато в других пианист демонстрировал не только великолепное туше и виртуозную технику, но и даже и музыкантскую тонкость. Концерт в итоге сыграли за едва ли не рекордные полчаса. И Мацуев остался с залом наедине (это, конечно, образно говоря, поскольку оркестр сцены не покидал, также пополнив собой число слушателей), сыграв на бис «Грезы» Шумана, финалы 17-й сонаты Бетховена и 7-й сонаты Прокофьева. И мы услышали словно бы двух разных Мацуевых. Первый явил тончайшее лирическое чувство в Шумане и непривычную сдержанность в бетховенской сонате, прозвучавшей скорее с романтическим внутренним погружением, нежели с привычными «бурей и натиском». А вот Прокофьева Мацуев буквально «отстучал» в напористой, силовой манере – и музыка пала в неравном поединке.
Но главным событием вечера стали, конечно, «Колокола». Именно здесь можно было в наибольшей степени оценить и нынешнее качество оркестра, и музыкантский масштаб Сладковского, ощутимо возросший за годы во главе ГСО РТ. Его интерпретация «Колоколов» по большому счету не слишком уступала той, какую мы слышали у Валерия Гергиева на одном из «Пасхальных фестивалей». В этом позднем и одном из наиболее трагических творений Рахманинова слышались вполне явственные малеровские аллюзии и еще многих разных пластов, а общее эмоциональное воздействие было необычайно сильным.
Оркестр был на той высоте, что в принципе нечасто оказывается возможной в нестоличных условиях. Весьма достойно выступил и студенческий хор Казанской консерватории. Среди солистов с заметным отрывом лидировал Петр Мигунов. Безусловно, и Максим Пастер, и Наталья Мурадымова – прекрасные певцы, и их исполнение никак не назовешь неудачным. Но, дело ли в проблемной акустике зала или в чем-то ином, их голоса звучали не всегда достаточно сфокусировано, а большую часть слов можно было разобрать лишь с трудом. А для Мигунова, казалось, не существовало ни акустических, ни каких-либо иных проблем: его благородный и внушительный бас звучал уверенно, каждая нотка резонировала в зале, каждое слово подавалось и интонировалось столь четко и вместе с тем выразительно, как, пожалуй, и не припомнить у наших басов со времен Евгения Нестеренко.
Казань
