Марина Гайкович
Виртуозная сценография Вики Мортимер. Фото Дамира Юсупова/Большой театр
Знаменитый театральный фестиваль во французском Экс-ан-Провансе гастролирует в Большом театре с двумя постановками знаменитой Кэти Митчелл. Это опера Джорджа Бенджамина «Написано на коже», созданная по заказу интенданта фестиваля Бернара Фоккруля, и спектакль на музыку кантат Баха «Траурная ночь», который пройдет завтра и послезавтра на Новой сцене Большого. Ответный визит российский театр совершит уже этим летом – артисты Большого представят в Эксе концертное исполнение оперы «Евгений Онегин».
В опере английского композитора Джорджа Бенджамина (род. 1950) чувствуется наследник Бриттена: кроме блистательного владения оркестром, в чем-то смелого выбора темы это и сама манера письма, где сразу чувствуется тесная связь музыкального текста со смысловой и эмоциональной нагрузкой текста литературного.
Истоки оперы «Написано на коже» – в поэзии трубадуров, точнее – в легенде о съеденном сердце, но на первый взгляд никакой видимой связи со средневековой музыкой в партитуре нет. Кроме инструментария: в составе оркестра кроме различных любопытных ударных есть виола да гамба и стеклянная гармоника (впрочем, и тот и другой инструмент, строго говоря, появились все же позже), значительную роль в инструментовке играет арфа. Все они, видимо, нужны композитору, чтобы подчеркнуть ирреальное движение между прошлым и будущим или, напротив, нечто застывшее между мирами. Финал с призрачным звучанием стеклянной гармоники, по-настоящему завораживает (дирижер Франк Оллю и оркестр Большого театра).
Кажется, эта опера – пример жанра в некотором смысле вагнерианского толка, когда синтез слова, музыки и – отчасти – постановки (партитура все же допускает режиссерскую интерпретацию, и тем прекрасна) неразделимы. Композитор, безусловно, идет от слова – слово же здесь заслуживает отдельного литературного изучения. Драматург Мартин Кримп пишет текст, где за одним слоем скрывается другой, а там – третий: легенда открывает поэму о постижении себя – начиная от свободы тела и заканчивая свободой духа, «выпады» в наше время выводят на социальную тему, размышления об аде и рае – на нравственную («Мари делает покупки в торговом центре, а Джон собирает мили в аэропорту – вот ваш рай»).
Кримп усложняет либретто тем, что излагает его от третьего лица: герои произносят и закадровый, ремарочный текст, тем самым, по словам режиссера, даря ей ключ к интерпретации. «Легенда о съеденном сердце» проходит испытание в режиме реального времени: эксперты (по либретто – Ангелы) проводят испытания. Возможно, криминалисты хотят раскрыть подробность двойного убийства 800-летней давности или ученые изучают «написанную на коже» книгу, пытаясь реконструировать личную драму художника и заказчика.
Художник Вики Мортимер создала конструкцию двухэтажного современного здания, центральная часть которого – детальнейшим образом обустроенная столовая (а затем спальня) в доме Хозяина. Задача Митчелл не менее многослойна, режиссер, в свою очередь, наслаивает свои смыслы. Она уходит от стопроцентного эксперимента: скажем, Хозяин и его жена Агнесса (баритон Джереми Карпентер и сопрано Вера-Лотта Бёкер) ни разу не выйдут в «технические» комнаты. Что это – мистика, временной мост или, напротив, суровая реальность (быть может, для полноты картины участники долгое время жили по законам XIII века? Недаром каждая вспышка света вызывает у Хозяина болезненный приступ). В любом случае история – или эмоции и чувства, заложенные в эту историю, – наполняет героев изнутри, меняет их, отравляет. Юноша-художник (контратенор Тим Мид) в одной из последних сцен буквально падает на руки коллегам, а во время своего убийства пытается вырваться наружу, заставляя лаборантов вмешаться и удерживать его силой. Кэти Митчелл создает очень чувственный спектакль – касается это Агнессы, познающей суть любви, или лаборантов, для которых в моменты действия время изменяет ход, – их движения, как в рапиде, плавные и оттого печальные. Смену течения времени режиссер усиливает: в интерлюдиях между картинами, когда в доме Хозяина необходимо сменить декорации, эксперты работают стремительно, слаженно и четко. Итог эксперимента, кажется, непредсказуем: по сюжету, Юноша через рисунки подсказывает Агнессе идею «спасения», та, чтобы избежать убийства от руки своего мужа, бросается в окно. У Кэти Митчелл героиня метафорически выбегает в реальный мир – на лестницу и взбирается по ней, оставляя и Хозяина, и экспертов позади. А лаборант с татуировкой ангела на спине утешает смятенного, опустошенного Юношу. Наверное, при множестве смыслов опера эта – о любви.
