Пляска смерти длиною в четверть века

И так – каждый день. Фото с официального сайта театра им. Вахтангова

Итальянцы показали в Москве спектакль по пьесе Августа Стриндберга «Пляска смерти» в постановке знаменитого режиссера Луки Ронкони. Столкнулись, так сказать, лед и пламень: свойственная итальянскому духу легкость, теплота, юмор, сохраняемые, даже если вторгается горечь и гротеск, как, например, у Гоцци или Пиранделло, – и скандинавский надрыв, самоистязание, жестокие игры, доводящие до смерти.

Слышен шум моря, разбивающийся о берег (звук – Губерт Весткемпер). На высоком обрыве крепостная гранитная башня, выстроенная на века добросовестными средневековыми мастерами. Проекцию ее Лука Ронкони дает на задник сцены: не балтийские волны, а скорее средиземноморские набегают на песок и камни, да и у Стриндберга в ремарке написано: теплый осенний вечер.

Эдгар и Алис, дожившие до серебряной свадьбы, все 25 лет занимаются тем, что фрекен Жюли и Жан (герои другой пьесы шведского драматурга) прожили за одну языческую ночь. Но поскольку никто в первую ночь не умер, то играют немолодые супруги в смерть, как только сошлись, каждый божий день вот уже четверть века. И опять в скандинавский мрак вторгается улыбающаяся Италия: ведь Эдгар – капитан крепостной артиллерии, а тут и рукой подать до маски dell’arte – хвастливого солдата. Только Эдгар – уже состарившийся капитан (Джорджио Феррара), но все повадки игры в солдатики он сохранил: немолодой, умудренный сединами капитан на пенсии не сдается: марширует в форме и по форме, извлекает саблю, с которой воображает себя грозным воителем в домашнем пространстве. И бывшая актриса Алис (Адриана Асти), если верить капитану, бросившая сцену сразу после женитьбы, похожа на состарившуюся Коломбину. Для нее заточение в крепости – повод вспоминать о театре не только на словах, но и на деле: профессионально разыгрывать пляски смерти со своим единственным партнером – капитаном Эдгаром.

Особо оживают они, когда появляется третий герой, по неосторожности решивший спустя 15 лет навестить друзей. Эксцентричным пенсионерам он нужен – как зритель, который станет жертвой их привычно ожесточенной игры. Друг Курт (Джованни Криппа) в спектакле итальянцев – тоже в своем роде маска, Арлекин, с поправкой на то, что он есть пародия на удачливого любовника. Курт похож на фата из немого кино, которого взяли на съемочную площадку прямо из парикмахерской: набриолиненный, с аккуратными усиками. Немая фильма то и дело напоминает о себе: каждый по-своему впадает в аффективный транс. Дело доходит до того, что сначала Эдгар и Алис по очереди по ходу светского непринужденного разговора, казалось бы, не предвещающего ничего из ряда вон выходящего, впиваются в шею друг другу. Эта вампирская ярость выхолощена. Они повторяют этот ритуал вот уже 25 лет и давно выпили всю кровь друг у друга. Действуют согласно механической привычке. Этот нехитрый мастер-класс вампирства быстро усваивает и Курт, который точно так же вгрызается в шею то одному, то другому, чтобы потом как ни в чем не бывало продолжить диалог.

Лука Ронкони сжимает действующих лиц до трех, максимально приближает драму Стриндберга к драме в духе Беккета. Режиссер вызволяет каркас абсурда, придавая вычлененной структуре форму рондо. Устойчивые повторы событий в границах эпизода призваны нарастить драматическое напряжение, нагнать ужас.

Замкнутому кругу происходящего – плясок смерти, обоюдного истязания – вторит и работа с пространством: сценограф Марко Росси использует круг сцены, чтобы, приводя его в движение, менять точки действия в круглой башне. Только что Алис стояла на причудливой железной кровати, больше похожей на подиум с декором готического Средневековья, небрежно сбрасывая пепел с закуриваемой сигареты. Поворот круга – и на сцене появляется пианино, за которым время от времени музицирует мучительница, повторяя один и тот же репертуар вот уже без малого 25 лет. Поворот – и в замурованных стенах открываются окна, точнее, бойницы в башне, и врывается шум моря на острове.

Свет то приглушенно ровно освещает сцену, то сокращается до обозначения двух-трех локальных источников: напольной лампы, причудливого напольного фонаря, погружая происходящее в темноту ночи (художник по свету – Эй Джей Вайсбард).

Почему эти двое замуровали себя, чтобы мучить изо дня в день, играть в смерть, так, что каждый раз неискушенному человеку кажется, что Эдгар доведен до смерти, но он оживает и с новой силой берется за старый сюжет, а Алис включается опять, чтобы довести мужа до припадка?

Неспособность жить с людьми, объяснять чужие успехи счастливой случайностью пронырливых подонков, а свои неудачи закономерным несчастьем благородных духом – таков диагноз жизни Эдгара и Алис накануне серебряной свадьбы.