Дарья Курдюкова
Героиня могла бы быть и ровесницей революции, и нашей современницей. Фото автора
Весь второй этаж главного музейного здания на Петровке, 25, занят выставкой «Наив... но. Исторические и стилистические параллели в искусстве наива и профессиональном искусстве примитивизма XX–XXI веков». Конечно, здесь есть Нико Пиросмани, Анри Руссо, Катя Медведева, Леонид Пурыгин, а с другой стороны – авангард Михаила Ларионова и Давида Бурлюка и даже неофициальное искусство второй половины прошлого века. Это совместный проект Московского музея современного искусства и Музея русского лубка и наивного искусства, и некоторая стилистическая парадоксальность в соединении заголовка и подзаголовка экспозиции – то, что может вызвать вопросы и в залах. Не отменяя эффектности показанного.
И тем, кто любит говорить «мой ребенок/я/Петя и его сосед тоже так могут нарисовать», и тем, кто сетует на непонятность современного искусства, музей теперь отвечает и да, и нет. Это институция без снобизма, и в нынешнем случае – значит, да, вы тоже так скорее всего можете, и нет, ничего непонятного здесь нет. То есть «Наив... но» можно пытаться рассмотреть в духе расхожих слов про «Будь проще, и люди к тебе потянутся» – здесь как раз все ясно, не нужно выискивать подтекстов и громоздиться на леса концепций. Наивное искусство – про непосредственность, примитивистская манера у профессиональных художников – смелая поза, сейчас то и другое решили соединить, показав историю жизни от рождения до смерти.
«Город», «Рождение», «Портрет», «Детство», «Образование», «Пир», «Любовь», «Труд», «Общество», «Дом», «Смерть», «Ад» и «Рай» – разделы соответствуют залам музейного особняка и нанизаны друг на друга, как бусины на нитку, без иерархии. Смотреть большую выставку легко, сюда можно идти с детьми – проект напоминает зрелищную зарисовку, он, как говорили некоторое время назад, friendly по отношению к зрителю, и кое-где даже сдобрен порцией интерактивности: то за мольбертом можно поупражняться в портретном жанре, то забраться в крохотный дом («Дом» здесь – маленький замкнутый мирок) и порисовать, сидя у окна. Сценография Алексея Трегубова – очень активная, не оформление, а полноправный участник выставки, декорации, с которыми зрителю предстоит считаться: то обойти сервированный для каких-то яств стол, то – гроб... То сыграть в демократию и, подойдя к трибуне, услышать аплодисменты – и увидеть перед собой корыто, в котором сидит глядящая в оба бабуся (она у Леонида Берлина представляет «Электорат»).
С одной стороны, архитектурным «лейтмотивом» тут стали панели из сбитых вместе досок – или ими законопачены окна, или они, «выпуская» на свет содержимое залов, прислонены к стенам, или из них сделаны «пьедесталы». С другой стороны, все это освещено интенсивным светом, тоже, видимо, намекая на вывод из забытья или из зоны невнимания. По обе стороны прохода в коридоре на таких же прислоненных к стенам досках развешаны небольшие черно-белые портреты художников, без имен, но все же сделавшись импровизированной аллеей памяти.
История, которую курируют Мария Артамонова, Сергей Белов, Нина Лаврищева, Владимир Прохоров и Алексей Трегубов, рассказана скорее эмоционально, и слова про «исторические и стилистические параллели» в залах остаются, как кажется, недопроявленными. Метафора открытия больше касается количества имен, часть из которых плохо неизвестна. Идея выставки – красивая, только развития ее от начала к концу зрительского путешествия не происходит, поскольку принцип поиска параллелей один – собраны работы на конкретные темы.
Рядом – наивное искусство и авангард, очень понятный ход, Пиросмани вон открыли авангардисты, они же увлеклись лубком (иконы тоже началу XX века были интересны, они здесь есть, а лубка почему-то нет), но, впитав, насмотревшись на ту стилистику, не остались в ней, а сделали свое. И Михаила Ларионова, скажем, можно смотреть бесконечно, чего не скажешь о многих работах наивного искусства. К сравнениям подключают и неофициальное искусство второй половины прошлого века (в пресс-релизе читаешь о «расширении границ восприятия наивного искусства»). Но если Владимир Яковлев оказывается внедрен органично, то зачем тут поселились цветная гравюра с человеком в душе («Капля жизни») концептуалиста Ильи Кабакова или дурашливые, но не примитивистские картины Константина Звездочетова, непонятно.
Деревянные, замечательно простодушные наивные скульптурки Владимира Зазнобина, ровесника XX века, прошедшего две войны; яркие и как будто детским почерком сделанные незадолго до кончины рисунки Пани Брони, музы Александра Петлюры и в начале 1990-х – сквота «Заповедник искусств на Петровском бульваре» – все это да, как и эпические картины-рассказы Павла Леонова, не говоря уж об извечном Пиросмани. Но что касается примитивизма у профессиональных художников, если, к примеру, Ирина Затуловская с «Фемидой» в косынке, размашисто написанной на листе железа, в поиски параллелей вписывается, то крестьянка супрематиста Малевича с его и соответственно ее рациональностью – скорее нет. Как и рисунок Сергея Судейкина «ВА! ВА!» 1920-х годов, который трудно назвать примитивистским.
Вся экспозиционная «обстановка» – белая, и единственная здесь черная-черная комната, как нетрудно догадаться, погружает в ад с его видениями. «А отсюда нельзя выйти?» – спрашивает девушка. «Мы же не можем оставить вас в аду – вот дверь», – выпускает ее музейная смотрительница. Финал у этой, повторюсь, эмоционально и нескучно рассказанной истории оптимистичный. Что до вопросов к ней, может быть, дело в том, что нередко наивное искусство выгодно выглядит в виде вкраплений, а когда его так много, часто проигрывает в сравнении с более изощренными профессиональными художниками. Но если не сказать чтобы нынешний проект открыл новую страницу в выставочной истории музея, то, возможно, он приведет сюда новую аудиторию.
