Марина Гайкович
Свадебное платье Турандот украшено черепами ее жертв.
Фото предоставлено пресс-службой театра
Премьерные спектакли оперы Пуччини «Турандот» идут в эти дни в «Геликон-опере». Работа Дмитрия Бертмана и китайской художницы Камелии Куу заинтересовала публику: билеты проданы не только на зимнюю серию, но и на большую часть весенней. «Геликон» становится театром не менее модным, чем Большой, – сама Алла Пугачева отметила здесь китайский Новый год, сообщают таблоиды.
Имен только лишь авторов постановки недостаточно, непременно стоит назвать и дирижера Владимира Федосеева: Дмитрию Бертману, единственному в Москве, удалось заполучить 85-летнего маэстро на оперную постановку, пусть и на два спектакля. Напомним, Большому это оказалось не под силу – вспомним историю «Иоланты», когда маэстро и театр (надо сказать, полюбовно и без скандала) расстались. Оркестр «Геликон-оперы» не назвать выдающимся, способным, как в анекдоте («что он машет – не знаем, а мы играем Пятую Бетховена»), на подвиги, да в опере такие подвиги и невозможны. Но когда за пультом Владимир Понькин, Евгений Бражник (он в прошлом сезоне ставил «Паяцев») или, как сейчас, Федосеев, оркестр звучит на самом высоком уровне, уходят даже случайные киксы, появляются благородность звучания и чувство стиля. В его (точнее, отчасти продиктованной Бертманом) интерпретации «Турандот» – это экзальтация страсти, одержимости Калафа, самопожертвования Лиу, озлобленности Турандот, кровожадности толпы.
Тройка исполнителей хоть и небезупречна, но друг друга неплохо дополняет: Алиса Гицба (Турандот) тембрально (не только артистически) передает отвращение и, быть может, жалость к своей героине. Лиу в исполнении Ольги Толкмит за виртуозностью не теряет ощущение света и чистоты. Тенор Дмитрий Башкиров, пожалуй, самый сильный в этом трио, с доблестью преодолел все трудности партии, знаменитое Nessun dorma прозвучало достойно, правда, как ни странно, в нижнем регистре певец немного пропадал.
Ничего сказочного в спектакле Бертмана нет, для него «Турандот» – драма, граничащая с реальностью. Поэтому, очевидно, там, где правила задает Турандот, теплого света нет совсем – даже луна (с помощью особых технологий она объемная и способна увеличиваться до гигантских размеров), и та серая. Решетчатая стена, в которую вписаны круглые отверстия (круг здесь становится символом постановки), завершается прутьями-зубцами, на которые разве что не накалывают головы поверженных коварной Турандот (или собственной глупостью).
Это общество так и останется во тьме: там, где все пропитано ненавистью, единичное проявление любви, увы, не спасет. Солнце так и не взойдет: режиссер заканчивает спектакль там, где остановился композитор, – он отвергает канонический финал-апофеоз Альфано и неоднозначный финал Берио. В этом спектакле финал и не нужен: заданные обстоятельства слишком сильны, чтобы их побороть. Лиу погибает, чтобы спасти любимого. Мудрый Калаф, которому ум и, очевидно, само сердце подсказали правильные ответы на загадки коварной Турандот, не смог распознать настоящее чувство и предотвратить смерть той, что бескорыстно, во имя (не воображаемой!) любви пожертвовала собой. Он наказан: пелена страсти падает с глаз и он видит истинную Турандот, чья роль до сих пор была разделена на две партии – призрачной, воображаемой и желанной всеми красавицы (пластическая роль в исполнении Ксении Лисанской) и чудовища, каким ее воспринимает лишь отец-император. Будущее этой страны предсказуемо и, увы, печально.
