Марина Гайкович
Глаза в глаза героини посмотрят дважды – в лагере и на корабле. Фото пресс-службы театра
Музыка Мечислава Вайнберга стараниями подвижников отвоевывает свое место в концертном пространстве России. Осенью в Екатеринбурге прошла российская премьера оперы «Пассажирка», 27 января, в день памяти жертв Холокоста, московская «Новая опера» представила свой спектакль по этой опере. Большой театр ставит оперу «Идиот», ее премьера (12 февраля) откроет большой форум, посвященный творчеству композитора.
Или либреттист Александр Медведев (вслед за автором рассказа Зофьи Посмыш, узницы Освенцима) так четко структурировал либретто, или сама тема не предполагает никакого отстранения, но постановки «Пассажирки» в целом довольно похожи одна на другую. Сценическая диспозиция: корабельная палуба – лагерный барак; пассажиры первого класса трансатлантического лайнера, потягивающие коктейли в баре и танцующие под джазовый ансамбль, против страшного, жуткого лагеря, куда попали ни в чем не повинные люди. Как правило, и то, и другое (особенно другое) довольно точно воссоздают художники. Сценографию спектакля в «Новой опере» делала Лариса Ломакина (постоянный художник Константина Богомолова), которая подчеркнула полярный контраст залитой теплым светом просторной кают-компании и тесных, освещаемых тусклой лампочкой нар. Условные рай и ад: барак так и появляется – с нижнего яруса сцены, практически из-под земли. Экран над сценой используется в целях укрупнения – режиссер Сергей Широков хочет показать крупным планом те эмоции, которые испытывают герои; как метафоры – порой прямолинейные: скажем, когда речь идет о фашистах, показывают дикий лай сторожевых собак; наконец, как план для воспоминаний Лизы.
На авансцене соорудили бассейн, наполненный водой. Прием, безусловно, выразительный, правда, «работает» он крайне мало. По сути, единственный раз, когда Марта (Наталья Креслина) в финале входит в воду и поет свой заключительный монолог. «Смывает» грехи человечества, одновременно призывая вечно помнить о некоторых из них?
В довольно счастливую жизнь бывшей надзирательницы Освенцима Лизы (Валерия Пфистер) вползают призраки прошлого – настолько, что прошлое практически поглощает настоящее, и бывшая надзирательница оказывается там, в Освенциме, среди узников – в тот самый кульминационный момент оперы, когда убивают заключенного Тадеуша, вместо любимого вальса начальника вдруг заигравшего Чакону Баха. Сама эта сцена, надо сказать, сделана весьма наивно, хоть и красочно: грохочет автоматная очередь, кровь течет по робе, дыры на стене… Реалистично и вроде бы сильно – но слезы все зрители выплакали раньше, когда на фоне арии Марты, ее гимна свободе на стенах и потолке зрительного зала появляется пантеон фотографий жертв Холокоста из мемориального комплекса Яд-Вашем.
Дирижер Ян Латам-Кениг в интервью накануне премьеры признался, что «на эмоциональном уровне ему необычайно трудно дирижировать этой оперой. Мне приходится заставлять себя дистанцироваться, чтобы исполнить оперу до конца». Это особое отношение к материалу чувствуется в его исполнении: контраст между легковесной корабельной музыкой и крайне жесткими, почти набатными сценами. Это – не удары судьбы, не голос бога – это человек убивает человека, и собственная боль от осознания этого ужасающего факта слышна в интерпретации маэстро.
