Евгений Каменькович: "Артисты меня бомбардируют идеями"

«Мы вообще никогда ни от чего не открещиваемся!», – говорит худрук «фоменок». Фото РИА Новости

Для «Мастерской» наступивший год – уже пятый, как любимый режиссер и основатель театра ушел из жизни. Евгений КАМЕНЬКОВИЧ, ученик Петра Наумовича Фоменко, возглавляющий коллектив, рассказал корреспонденту «НГ» Елизавете АВДОШИНОЙ о том, как сегодня пополняется знаменитая труппа «фоменок», зачем в театре читают лекции и почему мастер не любил слово «премьера».

– Как сегодня живет фоменковский репертуар «Мастерской»? Говорят, вы снимаете «Трех сестер»?

– Никакой спектакль у нас естественным путем не умирает. За все годы было создано около 58 спектаклей, но они могли закрыться только по определенной причине – например, артист уходил из театра. Ни у кого никогда не поднимется рука на фоменковский спектакль. Но есть естественные, прежде всего возрастные, проблемы. Кому-то кажется, что он постарел. Ни мне, ни директору так не кажется, но… У нас каждый – самостоятельный художник. У каждого – свое настроение. В театре не республика и не демократия, но мы прислушиваемся к мнению друг друга. Споры по поводу «Трех сестер» у нас пока не закончены. Думаю, в этом сезоне спектакль играться не будет. Дальше – посмотрим. Остановить спектакль на взлете – это тоже искусство.

На самом деле, это наше счастье и наша беда – огромный репертуар. Мы премьерные спектакли можем в месяц сыграть только 4–5 раз. А все остальное – по разу. Это не есть хорошо. Я всегда говорю: самый умный человек – Костя Райкин. У него в большом зале – 7 названий. Когда подходит восьмое, он одно снимает. Поэтому все спектакли у него идут по 3–4 раза в месяц и остаются в прекрасной форме. Мы, конечно, тоже держимся, так как почти всегда перед показом репетируем спектакль или отдельные части. Потом у нас есть сложные спектакли, которые мы в принципе не можем играть часто – интеллектуальной публики в Москве много не наберешь.

А хранение декораций? На начало нынешнего сезона у нас насчитался 41 спектакль. Мы можем хранить в нашем театре только 20 спектаклей. И когда их 41, а у нас 4 сцены – значит, мы много возим со склада под Москвой. Это большие проблемы и гигантские затраты.

Еще одна проблема «Мастерской» – отсутствие выпускающей сцены. Это означает, что, когда мы выпускаем спектакль на большой сцене, мы вынуждены на две-три недели закрываться, не играть там спектакли. Это огромные финансовые потери. У нас давно готов проект, чтобы «врыться» в землю рядом и не нарушить окружающий облик. Не знаю, будет ли это при нашей жизни. Но такая идея есть. Сейчас мы просто задыхаемся.

– Добрую треть репертуара у вас занимает направление «Пробы и ошибки», которое придумал еще Фоменко…

– Да. Но когда спектакль встает на ноги, мы это название снимаем. Сначала же важно сказать, что спектакль родился не в приказном порядке сверху, потому что худрук и директор так решили, а по инициативе снизу – актера или режиссера. Я, например, очень горжусь, что у нас идет «Египетская марка» Осипа Мандельштама. А ведь Петр Наумович просто намекнул, что неплохо бы прочитать. Я не очень верю, что многие читали «Египетскую марку» и дочитали до конца. Мы же попробовали ее поставить, да еще особым способом – первый показ был еще при Фоме, – весь спектакль состоял из звуков.

Этот сезон у нас французский: Кирилл Пирогов поставил «Испанцев в Дании» Проспера Мериме, Кристоф Рок ставит «Амфитриона» по Мольеру, и, если все будет хорошо, в мае мы покажем Теофиля Готье «Капитан Фракасс» (историко-приключенческий роман. – «НГ»). Потому что «Алисе», спектаклю для семейного просмотра, уже тяжело одной. «Капитан Фракасс» – для следующего поколения зрителей. В моей юности это была любимая книга после «Трех мушктеров». В ней есть театр, действует бродячая труппа, так что это еще и история об искусстве.

– Ваши стажировки для молодых актеров – одно из отличий «Мастерской». Какие успехи у сегодняшней группы?

– Сейчас в театре уже третья группа стажеров. Группа Юры Буторина была первой (набор 2007 года. – «НГ»). «Кудряшовская» – второй (набор 2010 года. – «НГ»). И сейчас третья – гитисовско-щукинская. У них были замечательные «пробы» – «Декабристы» и «Герой нашего времени», композиция по Юрию Казакову «Проклятый север». И это кристально чистое и душевное произведение, к огромному нашему сожалению, по непонятным для меня причинам правообладатели запретили играть. Для меня этот запрет – главное событие года со знаком минус. Такая несправедливость, нечестность. И главное правообладатели спектакля не видели! Я этого не понимаю и сделать ничего не могу. Казаков как родник для меня. Тем более современное поколение его почти не знает. А спектакль поставили как раз молодые люди, которые родились глубоко после его эпохи. Для меня как начальника это чудовищное поражение, что я не смог их защитить.

– Выросло следующее поколение «фоменок». Причем широкую известность им приносит даже не кино и не театр. Ирина Горбачева ведет видеоблог с юмористическими скетчами – количество подписчиков зашкаливает. Как вы относитесь к такой славе ваших артистов?

– Я отношусь замечательно. Ведь Ира помимо своих подвигов в Интернете оказалась тем человеком, который отвечает за моральный климат в коллективе. Она, с одной стороны, требовательна, с другой – очень позитивна. И я даже не могу представить, что у нее с кем-то в театре могут быть негативные отношения. Все рады ее видеть. Я иду – она может мне подножку поставить или запрыгнуть на меня. Все что угодно! Всегда в пиковые, тяжелые моменты усталости она разряжает обстановку. Возьмет принесет, к примеру, на репетицию огромное количество еды. У нас многие этим грешат (смеется). Но ее еда наиболее оригинальная, что ли. Она же еще и готовит хорошо. И живет теперь недалеко от театра.

Еще Фоменко придумал ту роль, которая могла бы объединить невероятные Ирины интересы. Она никогда не скрывала, что к клоунаде, с которой она случайно познакомилась в институте, ее очень тянет. Петр Наумович придумал ей название – «Луна для пасынков судьбы» Юджина О'Нила. Это камерный спектакль на пять человек. Мы даже специально сделали новый перевод пьесы. Но так как театр – это сложный и неповоротливый организм, а Ира живет быстро, то мы уже несколько лет ищем сценического решения этого материала именно для нее.

– В «Мастерской» стало интенсивно развиваться культурологическое, нетеатральное направление. Каждый месяц театр проводит концерты, выставки, лекции. С чем связана подобная инновация?

– Это полностью инициатива нашей дирекции (как я ее называю по-мхатовски или булгаковски) – «конторы». Дело в том, что Петр Наумович не любил рекламы. Он вообще ничего не запрещал, но традиционно, если вы заметили, мы впрямую ничего не рекламируем. Поэтому раз билборд нельзя на Арбате повесить, то Андрей Михайлович (Воробьев, директор «Мастерской». – «НГ») придумал еще один способ познакомить зрителей с «Мастерской».

Тем более те, кто приходит к нам выступать, так или иначе с «Мастерской» связаны. Все они каким-то волшебным образом знакомы с Фоменко. Надо сказать, что я сам с огромным интересом хожу на эти мероприятия. И артисты с удовольствием ходят. Возможно, получится и дальнейшее сотрудничество. Вот сейчас главная задача – «дожать» Норштейна, потому что у него есть идеи, связанные с театром (в «Мастерской» прошел творческий вечер Юрия Норштейна в связи с его 75-летием. – «НГ»). И у Бориса Березовского (на весну запланирован его концерт. – «НГ»), выдающегося пианиста, была идея, которую мы не потянули. Он мечтал поставить дневники Ерофеева, но мы не смогли придумать, как их соединить с его творчеством. Зато мы ознакомились с ерофеевскими дневниками – это невероятный кладезь мудрости, горести, юмора, иронии. Они изданы еще не целиком. Крайне советую всем прочитать, потому что это замечательная, ни на что не похожая литература.

Хотя такой проект придумали наш директор и его команда, изначально эта идея фоменковская. Когда учились его знаменитые четыре курса, он всегда приводил к ним интересных людей. Старался сделать поелику возможно так, чтобы люди не замыкались только в репетициях.

Я считаю, что наш театр сильно читающий. Артисты меня постоянно бомбардируют идеями. У нас есть группа воцерковленных – они приносят одно, более радикальная молодежь – другое. И требуют обязательно позвать Бутусова (Юрий Бутусов – московский и петербургский режиссер. – «НГ»).

– А вы?

– Я пытался, но пока не получилось.

– То есть вы не открещиваетесь от громких имен и противоположных эстетик?

– Мне кажется, мы вообще ни от чего не открещиваемся. У нас тут кто-то заикнулся на внутреннем «толковище»: а давайте позовем Боба Уилсона или Лепажа. Мы с директором говорим: вот Театр Наций позвал Уилсона, все хорошо, но ведь разговоры только о нем. Так что мы, прислушиваясь к нашим артистам, посмотрели по Москве и, хотя Лепажа было бы неплохо, решили все же пригласить Кристофа Рока. «Комеди Франсез» во МХАТе в 2010 году гастролировал с его спектаклем «Женитьба Фигаро». Нам он показался созвучным поисками человеческого, чем, в общем-то, «Мастерская» и занимается. И проблема сегодня только одна, что, пока на репетиции все переведешь– все сходят с ума, – времени уйдет в четыре раза больше. Хотя у нас выдающиеся переводчики и нам очень помогает Французский культурный центр. Еще это очень полезный опыт – режиссер привез с собой бригаду в шесть человек (сценограф, художник по костюмам, звукорежиссер и даже консультант-драматург). И каждый из наших цехов узнает что-то новое.

Вообще у нас замес такой, что в театре предъявляют очень высокие требования к режиссеру. У нас недавно был тяжелый выпуск «Мамаши Кураж». Получилось здорово, но общий язык с Кириллом Вытоптовым искали долго. Хотя за этим режиссером мы следили со студенческой скамьи. Еще Петр Наумович хотел его видеть в одной из стажировок.

Каждая режиссерская фигура у нас очень долго обсуждается, прежде чем сюда попадает. А потом – самое главное, у нас уже 9 артистов сделали свои работы как режиссеры. Некоторые удовлетворили амбиции и замолчали, а вот, например, Федя Малышев сделал, на мой взгляд, полупровокацию – «Сон смешного человека» по Достоевскому. Это точно «проба», но очень важная, и я уверен, что не «ошибка». Потому что многие молодые люди боятся читать Достоевского, думая, что это слишком сложно. А ведь Достоевский в чтении достаточно прост, но потом порождает бурю в голове. И Федя сумел сделать и бурю на сцене, и бурю в головах зрителей. И вот теперь он ставит «Души». Взял многое из разных произведений Гоголя. Надеемся к июлю спектакль выпустить. Теоретически все придумано – и макет, и композиция, – осталось воплотить. Актеры заняты самых разных поколений. И они Федю слушаются, хотя многие старше его в два раза.

А Олег Глушков (хореограф-постановщик. – «НГ»)? Его я считаю еще и выдающимся педагогом, потому что его спектакли со студентами-выпускниками в ГИТИСе никогда не повторяются и всегда различны по жанру. Но с названием его постановки в «Мастерской» «Моряки и шлюхи» мы сделали непростительную ошибку. Мы не имели права в «Мастерской» давать в названии «шлюхи». Хотя это очень целомудренный спектакль, посчитано, что 30% наших постоянных зрителей не захотели познать, что же такое «Моряки…». Надо было назвать «Мужчины и женщины» и не мучиться. Но ведь хочется и пооригинальничать!

– Вы как режиссер чаще всего берете «тяжеловесную» прозу. Почему?

– Сегодня есть два автора – Брехт и Салтыков-Щедрин, о которых даже не надо думать, как их ставить. Например, то, о чем «Современная идиллия» (постановка Каменьковича в «Мастерской». – «НГ») – это сейчас важно. Наша трусость и боязнь запачкаться, хотя уже новое время и можно поехать куда угодно и денег заработать и так далее, продолжает в нас сидеть.

На самом деле я ищу только современную драматургию, каждый день читаю тексты. Никогда не перекладываю на плечи нашей литчасти, потому что знаю – у нас театр не любит современную пьесу, а я люблю. Мне не стыдно в этом признаться. И мне кажется, что не обязателен мат в каждой пьесе. Я очень горжусь «Язычниками», которых поставил в Театре им. Ермоловой, убрав 95% мата, не спросив драматурга, к сожалению, ее уже нет с нами (драматург Анна Яблонская погибла в 2011 году. – «НГ»). И честное слово, от этого пьеса не стала хуже. А наоборот – стала лучше. Там есть один персонаж – Боцман, – он, когда ругается, его пронизывает током. И грязное слово появляется только в пиковый момент пьесы, где должно звучать.

– В ушедшем году вы получили правительственную награду. Для вас это важно?

– Я с благодарностью отношусь к наградам и званиям. Но у меня есть твердое убеждение, что никаких наград быть не должно. Я понимаю, что бывают выдающиеся люди, которых необходимо наградить (не знаю, что у нас аналог ордена Почетного легиона?). Однако это редкость, а когда в таком массовом порядке… Повторюсь, мне очень приятно. Но мне кажется, это атавизм с советских времен. Сейчас-то у нас уже другое государство.

– Какая у вас сегодня главная забота в театре?

– «Мастерская» обладает невероятным богатством. У нас почти 60 актеров. Это много, конечно. И поэтому больше всего меня беспокоит, когда кто-то пропускает сезон без новой роли. Тогда я считаю, что это моя недоработка. Если артисты в кино снимаются, они, наверное, не очень переживают. А есть те, кто переживает. Они на меня смотрят, а я глаза опускаю.

– По каким заветам Петра Наумовича Фоменко сейчас живет «Мастерская»?

– Мне кажется, мы по-прежнему не спешим. По-прежнему очень требовательны в выборе постановочного материала. Прежде чем берется какое-либо произведение к постановке, оно проходит такое количество фильтров! Эти фильтры – внутренние. Наше поколение стариков-основоположников уговорить на что-то очень сложно. Высока планка требований. Это еще одно достижение Фоменко, что он эту планку высоко поднял.

Сейчас одна группа у нас занимается Платоновым. Они выбрали один рассказ очевидный, а четыре, которых никто никогда не брал. Я настолько замер в предвкушении! Потому что никто не знает, как делать Платонова. Хотя были случаи удачных воплощений – «Фро» в ГИТИСе или «Рассказ о счастливой Москве» в «Табакерке». У нас Платонов был только на уровне института, но, на мой взгляд, без этого писателя наша палитра не полна. У нас нет сроков, эта группа точно никуда не спешит, но если мы почувствуем, что созрело – наш директор напечатает денег (смеется), в чем-то ограничимся, от чего-то откажемся….

У нас никогда ничего не выходит вовремя. Ну, может быть, я только соблюдаю график. Думаю, все интуитивно помнят, что для Петра Наумовича распорядка не существовало. Он вообще не любил слово «премьера». Зачем? Лучше ведь репетировать! Многие считают, что он в хорошем смысле повторялся – у него были любимые режиссерские приемы, музыкальные темы, актерские «штампы», которые он обожал вставлять в каждый спектакль. Но мне кажется, он все время развивался. И, по-моему, люди, которые с ним плотно работали, они двигаются. Спектакль «Триптих» – для меня образец нетрадиционного Фоменко, потому что он взял и соединил три несоединимых жанра.

Ксения Кутепова сейчас вдруг увлеклась постмодерном, и, когда мы нашли пьесу Ивана Вырыпаева «Летние осы кусают нас даже в ноябре», она ни секунды не думала – прочитала и в бой. Потому что все понимают, что фоменковские традиции – это развитие, а не повторение. Но повторения и не может быть в драматическом театре, это априори смерть. Так что надеюсь, что в каждом следующем спектакле – это мы, но уже немножко не мы.