Дарья Курдюкова
Ладо Гудиашвили пишет тягучими, прихотливо-декоративными линиями, с колористической чуткостью. Фото Агентство «Москва»
В отделе личных коллекций Пушкинского музея открылась большая выставка «Грузинский авангард: 1900–1930-е. Пиросмани, Гудиашвили, Какабадзе и другие художники. Из музеев и частных собраний», а вслед за ней в Московском музее современного искусства (ММСИ) на Гоголевском – небольшая, «Параллель двух легенд. Сосланбек Едзиев и Нико Пиросмани». Они предлагают не только два разных взгляда на самого известного в России грузинского художника, но и рассказывают о других героях, гораздо меньше знакомых московской публике.
«Денег нет», – гласит записка в углу нежно нарисованного Кириллом Зданевичем акварелью портрета жены. Из-под этого письмеца виднеется ответное: «Будут», – а под эпистолами болтаются крохотные, до лилипутских размеров уменьшившиеся ноги, надо полагать, мужа, автора рисунка, обещавшего положение исправить. Это – небольшая зарисовка в трехэтажной выставке, но деталь характерная: кураторы Ивета Манашерова и Елена Каменская выстроили экспозицию в ГМИИ по принципу панорамной многоликости, и из портретов героев, и из таких вот необязательных, но живых дополнений проступает образ Тифлиса, тоже полноправного персонажа в этом показе. Города, откуда одни художники, как братья Кирилл и Илья Зданевич, как Александр Бажбеук-Меликов (Меликян), как Давид Какабадзе, отправлялись учиться в Петербург и Москву или, как потом те же Кирилл Зданевич, Какабадзе и Гудиашвили, – в Париж. Города, куда другие – как Зига Валишевский, наоборот, перебирались из Петербурга.
Старый Тифлис с увеличенных черно-белых снимков громоздится крышами, над ними сдержанно и печально «воркует» дудуки (национальный духовой музыкальный инструмент – «НГ»). Авангард – мчащийся вперед конь, который то и дело поворачивает голову «вспять». И если, к примеру, Ларионов с Гончаровой собирали лубки, то Гудиашвили был одним из учредителей Общества грузинских художников, занимавшегося изучением национальной культуры и организовывавшего научные экспедиции. Неудивительно, что Гудиашвили пишет и «Зеленых фей», и почти геральдических по силуэтности юношей с ланями, и воинов, и курильщиков в одной манере, своими тягучими, прихотливо-декоративными линиями, и эта живопись, несмотря на колористическую чуткость, графична. И так же он выводит линии в зарисовках Парижа: кажется, и там, и по Тифлису ходят одни – гудиашвилиевские – люди с томными лицами. И у Кирилла Зданевича «Тифлисские типы» легко могли бы свернуть за поворот и оказаться в шумном парижском кафе с соседнего рисунка. Такие сопоставления – один из лейтмотивов выставки.
Обращенность разом к новому и к старому объясняет и то, что Пиросмани с его простодушной, но искренней живописью, открытый Михаилом Ле-Дантю и Ильей Зданевичем, стал персонажем культовым. Созданные им вывески духанов в конце концов послужили тому же культурному бурлению, на которое работали росписи артистических кафе, в которых, судя по биографическим справкам героев, участвовали очень многие. Фотографий не показывают, но нашли картинку Сергея Судейкина с веселой компанией в одном из таких заведений. Всё – рядом, и эксперименты с общеевропейскими фазами модернизма – тоже. Какабадзе, в юности написавший портрет отца, вполне реалистический, вскорости увлекся абстракциями и коллажами с железными завитками и стеклами. Кирилл Зданевич «Деву на траве» характерным для кубофутуризма образом нарисовал в «призме» преломляющихся граней, но изобразил ее с нимбом.
Все рядом и из-за синтеза искусств, когда выставка делает разворот в сторону театра и кинематографа. Вот – бодрая нарезка фрагментов фильмов, в которых художниками-постановщиками были, в частности, Гудиашвили и Какабадзе (тот, например, с Михаилом Калатозовым делал «Соль Сванетии»). А вот – сделанные Ираклием Гамрекели эскизы декораций и настоящие костюмы, скажем, к «Гамлету», поставленному мхатовцем Котэ Марджанишвили в Театре имени Руставели. Этот режиссер хотел вывести театр на улицу и задумал показать «Мистерию-буфф» Маяковского на горном плато в конструктивистском оформлении Гамрекели. Замысел остался нереализованным, а эскизы сейчас показывают.
«Грузинский авангард» – большой по охвату (Какабадзе, Пиросмани, Гудиашвили, Валишевский, Кирилл Зданевич, Бажбеук-Меликов, Гамрекели и Петрэ Оцхели, Елена Ахвледиани – много художников) новый проект, но в каком-то смысле к нему давно приближались. Еще когда директор ГМИИ Марина Лошак была галеристкой, в 2008-м в «Проуне» она устроила показ Пиросмани, а год назад в Пушкинском прошла ретроспектива Ильи Зданевича. Выставку парижского периода Гудиашвили (1920–1925) вместе с коллекционерами Тамазом и Иветой Манашеровыми делали Третьяковка и Русский музей в 2009–2010 годах.
В ММСИ кураторы Людмила Андреева и Владимир Соскиев берут иной фокус – Пиросмани в «ипостаси» самоучки, и нужен он для сопоставления с другим самородком и почти что его ровесником – впервые показанным сейчас ММСИ осетинским скульптором Сосланбеком Едзиевым. Работы первого мастера – из собрания ММСИ, второго – из Северо-Осетинского государственного художественного музея им. Туганова. В окружении пиросманиевских ланей, горцев и пиров оказываются высеченные из камня ангелы и снова горцы. Эстетика тех и других – в выразительности грубой, лаконичной формы, которая, например, у Едзиева всегда артикулирует связь с первоначальным каменным блоком. До тех пор, пока выставка не доходит до его деревянных посохов, почти сплошь покрытых резьбой. Что касается Пиросмани, единственное, что после обоих теперешних проектов остается непонятным, почему из двух портретов, напоминающих медсестер в белых одеждах с красным крестом на груди, тот, который показывают в ГМИИ, назван «Сестрой милосердия», а второй, на выставке в ММСИ, – «Царицей Тамарой»?
