Марина Гайкович
Путешествие в мир теней.
Фото Марины Дмитриевой предоставлено пресс-службой театра
В Пермском оперном театре прошла мировая премьера оперы российского композитора Алексея Сюмака Cantos для скрипки соло, камерного хора и ударных. Имя сочинению дал макроцикл американского поэта Эзры Паунда, ему и посвящено сочинение.
Алексею Сюмаку выпал счастливый случай – написать сочинение для хора MusicAeterna (хормейстер Виталий Полонский сделал этот коллектив лучшим в стране), равно как и коллективу Пермского оперного театра выпала счастливая возможность взять новую высоту: хор, который прошел испытание барочной музыкой, венскими классиками, романтиками и авангардом, становится своего рода солистом и главным действующим лицом Cantos.
Композитор в качестве героя оперы выбирает жизнь и творчество Эзры Паунда – американского поэта, чья трагическая судьба связана с социальной и политической парадигмой XX века. Пытаясь сообщить обществу формулу идеального бытования (опираясь на опыт мировой истории, культуры и отказываясь от принципов капитализма), он заходит в идеологический тупик и во время Второй мировой открыто поддерживает Муссолини. Дальше суд, потеря памяти, психиатрическая больница, престижная литературная премия… И добровольное изгнание (раскаяние?) с обетом молчания, закончившееся тем, что признанный мастер слова в конце жизни лишь мычал.
Постановщики спектакля режиссер Семен Александровский и художник Ксения Перетрухина, кажется, отталкиваются не столько от истории самого Паунда, сколько от духа его времени, времени двух войн, которые перевернули мировую историю и обесценили человеческую жизнь. Их постановка – путешествие в мир теней, в элизиум, где обитают жертвы ХХ века.
В театре нарушена классическая диспозиция: зрители сидят на трибунах по краям сцены, в центре – массивный деревянный стол. Приглушенный свет, туман, голые деревья с одинокими яблоками на сцене и в зале. Из зала появляются герои, каждый со своей декламационной репликой, сначала на крещендо, а в конце – на диминуэндо, вплоть до беззвучного произнесения текста (в этой части каждый из музыкантов мог выбрать любое стихотворение Паунда). Летчик, кокетка, офицер, пленник, почтальон (костюмы Леши Лобанова) – они скапливаются у края сцены и упираются в нее руками, словно пытаясь раскачать мироздание. Тщетно. Все они попадают на сцену (в чистилище?), чтобы потом пройти еще глубже, куда есть вход только им, а выхода уже нет. После драматической каденции у скрипки, где угадывались мотивы барочных концертов, герои показываются вновь: в одинаковых серых пальто, скрывших их социальные отметины, они могут только взирать из своего мира на зрителей, которые медленно переместились на авансцену и стоят ровно напротив. Поэт (дирижер Теодор Курентзис), медиум, указавший зрителям путь, покидает их и присоединяется к своим. Это прощальное (противо)стояние друг напротив друга, этот прощальный взгляд пробирает до мурашек так, что у зрителя не возникает желания аплодировать, разрушить этот мистериальный момент.
Медленно публика покидает зал и выходит на улицу, где на ослепительно белом снегу горят костры. Не погребальные – поминальные: вечная память.
Партитура Сюмака рассчитана на опытный коллектив: здесь новые приемы (вдохи-выдохи, не столько вокальное, сколько шумовое звукоизвлечение) соседствуют с традиционными (скажем, пение а капелла), но фантастически красивыми находками. Скажем, многоголосное пение с закрытым ртом на пианиссимо заставляет вслушиваться и даже сомневаться в реальности происходящего: звук это или призрак? Либретто соткано из строк Паунда, но в сочетании, напластовании текстов и языков (английский, латинской, греческий, французский и другие) собственно авторский текст теряется – без подготовки вряд ли можно опознать героя, скорее почувствовать настроение, образ. Голос Паунда отчетливо звучит лишь однажды, в финале спектакля, когда хор поет его стихотворение «M’amour», чья строчка «…а я пытался создать рай на земле», возможно, ключ к спектаклю: большой лист с выбитым текстом висит над сценой и отбрасывает – не тень, но свет. Мотив финального хора, написанного в жанре паваны – церемониального танца с двойной природой – и погребальной, и праздничной (свадьба или бал), – подхватывает инструментальный ансамбль на галерке, сопровождая медленное отдаление героев спектакля друг от друга.
