Драматург Александр Галин: «Зрители – это отдельные свободолюбивые острова»

Фото официального сайта Московского театра "Et Cetera"

В середине декабря в театре «Et Cetera» сыграют премьеру. Спектакль «Пациент» поставил драматург Александр Галин по собственной пьесе. Это уже третья работа драматурга для театра Александра Калягина. В разные годы здесь вышли его пьесы «Компаньоны» и «Конкурс». Один из последних советских драматургов, Александр Галин стал известен в середине 80-х прошлого века. В главных театрах Москвы - Малом, МХТ, «Современнике», «Табакерке» - шли его пьесы. Самые популярные - «Ретро» и «Звезды на утреннем небе». Драматург, он же режиссер, а в прошлом актер, Александр Галин ответил на несколько вопросов корреспондента «НГ» Елизаветы Авдошиной.

-Александр Михайлович, расскажите, пожалуйста, про Александра Володина, который стал вашим «крестным отцом» в драматургии…

- Володин многое сделал в моей жизни, помог и в театре и в кино. Но он не был моим учителем, он никогда ничего не советовал, а только прочитал и похвалил. И я чувствовал, как он тепло ко мне относится. Но, правда, он сказал: «Ничем другим не занимайся, а пиши».

- Как он повлиял на вас, как на автора?

- Мне было близко его мироощущение. И его место в этом мире. Он как птица – почему они поют, мы не знаем. При том, что это был мужественный человек, воевавший. Есть писатели - деревенщики, были писатели социальные, а здесь непонятно какой он писатель. Хотя можно говорить о его доброте, его близости к итальянскому неореализму, его человечности. Недаром отойдя от драматургии, он стал писать стихи, потому что, конечно, внутри он был поэтом, всю жизнь. Только вот писал пьесы, так как, видимо, чувствовал, что внутри у него артист, который, наблюдая жизнь, стремится провести ее через себя, но случилось это в писательстве. Его любовь к «странным» человечкам передалась и мне.

Он видел войну, а потом написал «Старшую сестру» и «Пять вечеров». Вся драматургия, я это понял, осуществляет проекцию духовного поступка. Если его нет, то нет ничего. Поступок – это дорога, по которой человек совершенствуется, возрождается после войн, трагедий.

Мы с ним никогда не говорили о работе, о так называемом творчестве, могли поговорить о женщинах… Но я был намного моложе его. Может быть, он свою молодость во мне увидел, но он меня как-то пригрел. А главное, что он прочитал всего-то одну пьесу, сказал, что хохотал, смеялся (драматург Александр Володин порекомендовал первую пьесу Галина «Ленфильму» - «НГ»). И так случилось, что я как бы «прошел» по его театрам: «Современник», МХТ, театры в Питере. Когда я был молодым и меня стали ставить, я понял опасность успеха и старался жить незаметной жизнью, как Александр Моисеевич Володин, чтобы люди не становились зрителями меня.

- О чем ваш премьерный спектакль?

- Мне не пришлось участвовать ни в одной войне, кроме как в войне за государственную собственность. Весь этот кошмар последнего 25-летия. Мне было больно, стыдно. Чтобы участвовать в войне за государственную собственность, нужно быть готовым к тому, что ты убьешь человека. Моя пьеса «Пациент» как раз об этом. Раскинут полевой госпиталь, но это совсем не медицинское учреждение. Два врача – один психиатр, другая пластический хирург. Она когда-то делала операцию человеку по изменению внешности, которого должны были убить. Он спасался. Хот я статистически это неправда, кто наворовал, тот с этим живет.

- С театром «Et Cetera» вас связывает профессиональная дружба?

- Да. Во-первых, Калягин. В молодости он сыграл в МХТ роль Симона, человека-оркестра, в моей пьесе «Тамада». Декорации создал Давид Боровский, играл также Иннокентий Смоктуновский. Потом я ставил с ним пьесу «Чешское фото» в Ленкоме.

Во-вторых, когда я пришел сюда снова спустя десять лет, то увидел новых замечательных людей. У меня в спектакле Вячеслав Захаров – фантастический комедийный актер. Когда артист в сыгранных, а тем более в несыгранных ролях поднимается высоко - это чудо. Это и есть ценность русского театра, над этим бился Станиславский. Наталья Попенко, молодая актриса нового поколения, у нее - поразительное чувство правды и боязнь фальши. То есть, нет монотонной красоты традиционного театра или высушенного мертвого концептуализма.

Я рад, что я в прошлом кукольный артист, вышел из-за ширмы. И имею дело не с куклами, а с людьми.

- А зрители?

- Зрители – это отдельные, маленькие, свободолюбивые острова, как Куба – остров свободы. Любой театр – это остров, куда люди приезжают в добровольную эмиграцию на несколько часов. И здесь они освобождаются от своих комплексов. И, возможно, случится короткий миг прорыва.

- Как вы договариваетесь с собой драматургом и режиссером одновременно?

- Главное, нельзя комментировать себя самого, надо создавать что-то третье. Тем более в спектакле существует еще художник. У нас на сцене будет румынский ресторан, вместо столов - кибитка цыганская. Важный образ дороги, - он преследует меня с фильма Феллини.

- Где сейчас еще ставят ваши пьесы?

- Сергей Газаров репетирует мою пьесу в «Современнике», постановка будет называться «Амстердам». Будет играть Михаил Ефремов. Режиссер первый раз звонит, говорит: «Я хохочу». Второй звонит: «Хохочу, ничего не могу с собой поделать». А в третий раз сказал: «…И поплакал».

-Расскажите о ваших современниках драматургах…

- Люся Петрушевская с «Уроками музыки», Алла Соколова с «Фантазиями Фарятьева» - это все мое поколение. Пару раз мы с Петрушевской ездили во Францию. Нас любили, нас ставили. Была поездка в Индию, куда все возили утюги, которые можно было обменять на драгоценности. Я помню, как нас с Люсей вез рикша худой, как стебелек. Мы мчались среди толпы - среди людей, коров. Это было в Калькутте. Было захватывающе.

- Вы никогда не хотели эмигрировать?

Я человек мира, столько всего повидал. А куда эмигрировать?