Любовь без правил и границ

Балет «Бхакти III» – дань увлечению Бежара Востоком. Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

Ноябрь в Северной столице получился богатым на фестивали:  петербуржцы впервые принимали у себя «Context» Дианы Вишневой, а сразу вслед за ним наслаждались программой уже традиционного «Дягилев P.S.». Программа была составлена со вкусом – от экстравагантного Мориса Бежара и демонического Теодора Курентзиса до лиричного Вячеслава Самодурова.

В фестивальном меню гастроли театра Мориса Бежара проходили в качестве закуски, хотя смело могли бы претендовать на статус основного блюда. Из Лозанны в Петербург привезли три балета самого маэстро а также сочинение Жиля Романа, нынешнего худрука балета и творческого наследника Бежара – «Anima Blues».

«Anima Blues» – это коллаж из журнальных глянцевых картинок, восьмибитных компьютерных джинглов, культовых персонажей массовой культуры (Одри Хепберн) и собственно танца. Это же и диалог между сознанием и подсознанием, происходящий во сне, в который погружен главный герой (Коннор Барлоу). Жиль Роман ссылается на работы психиатра Карла Юнга, правда, хореографа больше волнует феномен женского начала в мужчине, того самого Anima. Anima для главного героя воплощается в образе Одри Хепберн. Балерина Катерина Шалкина очень доступно транслирует популярный образ, внятно артикулирует движения, пружинисто подскакивает в минуты напряжения, раздумчиво кружит по сцене, наблюдая за вялой оргией, в которую лениво вовлекаются другие персонажи, и время от времени пытается пробудить своего визави. В финале Аnima сливается со своим мужчиной в романтическом танго.

«Этюд для дамы с камелиями» (солистка – Элизабет Рос) – вариации на тему известного сюжета. Бежар сокращает все любовные связи дамы буквально до одного касания – каждый кавалер все больше и больше обнажает героиню, оставляя ее в итоге в имитирующем обнаженное тело (и душу!) телесного цвета трико.

«Бхакти III» – знаменитое сочинение Бежара, дань его увлечению всем восточным. Светлана Сиплатова (Шахти) и Фабрис Галлараг (Шива) призваны были олицетворять высшую страсть, но олицетворили лишь ее бледное отражение: дуэт получился довольно постным. Впрочем геометрия поддержек и змееподобные руки богини Шахти завораживали зрителей.

Завершился вечер не самой простой для восприятия интерпретацией балета «Чудесный мандарин» Белы Бартока. Замешав в одном балете французских клошаров, золотой век джаза, китайских коммунистов, мифического Зигфрида и проститутку в мужском обличье, Бежар создает идеальную конструкцию, на углах и ребрах которой он так ловко размещает своих персонажей, что за повествованием следишь затаив дыхание. Бродяги во главе со своим предводителем используют Девушку (Лоуренс Ригг), чтобы обворовывать прохожих. Череду преступлений прерывает Мандарин (Масайоши Онуки) в костюме китайского красногвардейца, растопивший сердце Девушки и умерший – в оригинале у нее на руках, у Бежара – прикрыв своим телом ее парик как символ фальши и обмана.

И если Бежар о любви говорит в свойственной ему парадоксально-экстравагантной манере, то приверженцы более традиционных (но не тривиальных!) историй и интерпретаций могли в рамках фестиваля дважды насладиться балетом «Ромео и Джульетта». Сперва в исполнении пермского оркестра musicAeterna под управлением Теодора Курентзиса, а затем – в переложении на язык танца хореографом Вячеславом Самодуровым.

Эта постановка вечного сюжета о юных влюбленных – новая версия балета, поставленного Самодуровым во Фландрии несколькими годами ранее. По словам самого автора, хореографический текст был существенно переработан с учетом сильных сторон конкретных танцовщиков.

Забегая вперед, скажу, что «костюмчик» сел на труппу и солистов как влитой. Элегантность исполнения, артистическая точность, бесшовный и плавный ход мизансцен подтверждают: и «материал», и «портной»  неординарно хороши.

Концепция «театра в театре», когда в ходе репетиции разворачиваются события, задает обычно не свойственный этому балету менее насыщенный эмоциональный тон. Элемент игры, ненастоящести позволяет постановщику вынести балет за рамки эпох и континентов, еще раз подчеркнуть универсальность вечного сюжета. Хореограф вводит зрителя в мир живых и очень разнообразных характеров, без резких контрастов и свойственной высокой трагедии дуальности формата «белое-черное».

Например, в паре вечных антагонистов Меркуцио (Игорь Булыцын) и Тибальд (Сергей Кращенко) оба способны вызвать как симпатию, так и отторжение. Меркуцио живет в мире, где дурное воспитание не является недостатком, где наглость – второе счастье и где незыблем авторитет мужской дружбы. Достоинство Меркуцио, его осознание себя властелином именно такого мира очень хорошо демонстрирует Игорь Булыцын. Его Меркуцио порывист, непримирим и безжалостен – не только к другим, но и к себе. Маскулинность Тибальда – другого рода. Это спокойное превосходство мальчика из хорошей семьи, впрочем, ровно настолько же безжалостного, как и Меркуцио, но более вкрадчивого и менее темпераментного. Бравада в данном случае сменяется высокомерием, а порыв – расчетом.

Расчетлива и холодна также синьора Капулетти (Анастасия Багаева) – снежная королева, Примадонна. Ее холодная сдержанность, некая хореографическая скупость – как блик на острых гранях фантазийных вариаций и разнообразных по структуре и изобилию движений массовых сцен. Этот балет еще раз доказывает, что Самодуров – хореограф с очень богатым вокабуляром, которым он распоряжается поистине виртуозно.

Джульетта (Екатерина Сапогова) и Ромео (Александр Меркушев) создали гармоничный, акварельный и нежный дуэт. Екатерина – очень подвижная, раскованная балерина с полным, живым и аккуратным движением – и когда она точь-в-точь по Пушкину «быстрой ножкой ножку бьет» в танце с Парисом, и когда нежно обнимает Ромео. Александр вытачивает своего Ромео скрупулезно и бережно. Мягкость, пластичность и динамичность танца Меркушева комплиментарна танцу партнерши и создает гармонию дуэта.

«Ромео и Джульетта» Вячеслава Самодурова – балет не только о юных влюбленных, но и о месте этой истории в жизни общества, если хотите. Герои встречаются, живут и умирают «на миру». Даже наедине со своими мыслями – в сцене принятия яда – Джульетта потревожена гостями извне:   искаженные, словно вышедшие из зазеркалья, духи и воспоминания врываются в ее размышления. В финале же мимо соединившихся в вечности влюбленных равнодушно проходят все жители театральной Вероны. Удивительно, как именно эта сцена вторит недавним событиям в российском обществе!  

Санкт-Петербург