Дом встречных биографий

Раиса Идельсон – муза Роберта Фалька и Александра Лабаса. Фото автора

Главной героиней показа «Мясницкая, 21. Перекрестки судеб. Раиса Идельсон, Роберт Фальк, Александр Лабас, Александр Родченко» стала художница и поэтесса Раиса Вениаминовна Идельсон, сперва жена бубнововалетца Фалька, затем – одного из учредителей Общества художников-станковистов (ОСТ) Лабаса. Рассказать о женщине, чья живопись и стихи остались практически неизвестными, захотела внучка Лабаса – Алиса Лабас. Готовила она выставку, в которую вошли картины, рисунки, письма и фотографии не только из частных коллекций, но в том числе из Третьяковки и РГАЛИ, вместе с Юлией Диденко, Адой Беляевой и основателями ARTSTORY Люсинэ Петросян и Михаилом Опенгеймом.

Над последним, девятым, этажом дома на Мясницкой, 21 (сегодня - Мясницкая, 21, стр. 2), пролетали стаи птиц, – до появления «царапающих» небо сталинских высоток это кирпичное здание было среди самых высоких в Москве. В нем находились мастерские преподавателей и общежития студентов ВХУТЕМАСа-ВХУТЕИНа. В 36-й квартире обитали Фальк с женой, бывшей ученицей Раисой Идельсон (1894–1972). После того как уехавший в 1928-м в Париж «для изучения классического наследия», но еще чтобы готовить персональную выставку Фальк остался там почти на десять лет (вернувшись, он был объявлен и космополитом, и формалистом), вернувшаяся в СССР в 1929 году из-за болезни отца Идельсон будет жить на Мясницкой со следующим своим мужем Александром Лабасом. А в конце концов (с Лабасом вместе они были недолго) с сестрой, актрисой Александрой Азарх-Грановской. Женой Фалька Раиса Идельсон стала в 1922-м, Лабаса – десять лет спустя, родила от него сына Юлия, будущего биолога. После печально знаменитого постановления ВКП (б) 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций» выставляться художникам этого круга стало невозможно, а свои стихи Идельсон всегда показывала только близкому кругу. Ее художественных работ сохранилось немного, и на нынешней выставке показано три.

Сам дом, где жили Родченко с женой, одной из «амазонок авангарда» Варварой Степановой, Татлин, Фаворский, Александр Древин с другой «амазонкой» Надеждой Удальцовой, уже бывал поводом к сюжетным выставочным переплетениям. К примеру, экспозицию о соседях по дому ВХУТЕМАСа – она и называлась «Соседи» – Петре Митуриче и Петре Львове в 2010-м делала галерея «Ковчег». Но сейчас и здание стало отдельным героем в объективе Родченко. Снимки которого, кажется, передают смелость ракурсов уже и на тактильном уровне, когда фотограф приближается к зданию «нос к носу», потом отходит на почтительное расстояние, подыскивая ему координаты пространства (которое то сгущается до балкона дома, то распахивается до окрестностей) и времени – Мясницкой, 21, и поры ВХУТЕМАСа-ВХУТЕИНа. Узкий коридор, в котором развешаны фотографии, соединяет комнаты, где собраны архивные документы, включая, например, коллаж Идельсон к оформлению детского спектакля, и письма, и зарисовки, все – вокруг жизни Идельсон, Фалька (с третьей из четырех своих жен он оставался дружен всю жизнь) и Лабаса, – с главным залом, отданным преимущественно живописи.

Стихов в залах нет, но уже только ради них – с первого, в семь лет написанного, и до созданных в поздние годы – стоит полистать хорошо, подробно изданный каталог. На выставке на Раису Идельсон смотрят глаза других людей, и все начинается даже не с влюбленности двух художников, а с девического изображения, сделанного ее витебским учителем Иегудой Пэном. «Две кошечки», как характеризует картину название, представляют яркую, черноглазую и с черными как смоль волосами, девушку, но это скорее еще просто изображение, хотя и восхищенное чуть смущенной юностью. Пока не образ. Несколько набившие оскомину слова о том, что человек отражается в глазах смотрящего (и любящего), здесь не кажутся общим местом. На портретах Раисы Идельсон, написанных Фальком, он выводит будто разных людей, внешне друг на друга не похожих, но сходных как раз образом мечтательной созерцательности. Хрестоматийная «Женщина в белой повязке» из Третьяковки – почти монохромное, но мерцающее теплыми оттенками представление жены, нежный, кажется, едва ли не имматериальный образ. Совсем другие - очень витальный портрет с Раисой Идельсон, расчесывающей волосы, и вариации на тему фальковского красного – «Женщина, лежащая на тахте под портретом Сезанна» и «Женщина в красном лифе». Лабас видел ее совсем иначе, и на рисунках она оказывается более обобщенной, а на портрете на холсте – какой-то более взрослой, серьезной, что ли, – не в смысле возраста, а по выражению лица. Наконец, на «Автопортрете с изумрудом» 1920-х годов она показала себя скорее светской дамой – с изумрудным перстнем и в изумрудном платке на голове. Хотя можно догадываться, что как ученицу Фалька (а до того – Петрова-Водкина) ее здесь интересовал колорит с сочетанием холодных зеленого и синего в одежде и теплого тона кожи. Вообще – с самими немногими красками, «собранными» в портрет, отчасти как у Петрова-Водкина, но больше по-фальковски опять-таки из мерцающих, «переливающихся» разноцветных мазков. Стоит ли говорить, что на фотокарточках с нею снова проявлен не похожий на все предыдущие образ?

«Перекрестки судеб» собраны и историей из жизни, которая сводит и разводит людей, оставляя, например, смешные письма, где Фальк, прося прощения, что на кого-то жалуется, тут же берется жаловаться вновь на другого человека, – но сделаны и творческой историей. Там Фальк в пейзажах, в портретах от сезаннистской манеры приходит и к своим «фирменным» колористическим изысканиям. Но, возвращаясь к биографии, выставка выруливает и к необычной парижской ностальгической картине «Воспоминание». На холсте соседствуют разные его жены (с матерью одной из них), а в углу будто что-то хочет прокричать им Фальк, обратившийся в крохотную, едва заметную фигурку. А вот Лабас больше всего увлечен изображением движения и городской жизни. Все это нужно в итоге как призма. Сквозь нее здесь стараются поймать отражение той, чье творчество в силу разных обстоятельств от нас почти ускользнуло.