Дарья Курдюкова
«Новостные игры 2». Фото со страницы ГЦСИ в «ВКонтакте»
«Ни Восток, ни Запад, ни Север, ни Юг» – проект, подготовленный Государственным центром современного искусства вместе с варшавским фондом Profile и кураторами Натальей Гончаровой и Боженой Чубак. Но показывают художника на площадке «Рабочий и колхозница», входящей в объединение «Манеж». В здании самого ГЦСИ на Зоологической улице к мини-ретроспективе Ярослава Козловского должен был быть приурочен показ о польском перформансе, однако музейно-выставочный центр РОСИЗО, с которым перед началом лета скандально слили ГЦСИ, его отменил. А с выставки самого Козловского распорядился снять несколько работ. Тем не менее эта экспозиция, как планируется, открывает цикл «Измеряемое время» о современном искусстве Восточной и Центральной Европы и Балканского полуострова.
Больше десятка часов на белой стене ловят зрителя в замкнутый круг безвременья – на циферблатах хаотично двигаются, кажется, лишь секундные стрелки. «Петля» 2007 года – одно из многих, начиная с конца 1960-х, размышлений Ярослава Козловского о восприятии и отражении времени. Время как проживаемая человеком жизнь, связанная с принадлежавшими ему часами (для прошлогоднего «Архива времени», показанного в венецианском Palazzo Mora в рамках проекта «Personal Structures – Crossing Borders», художник отмечал на часах инициалы их прежних владельцев), и время, которое меняется каждую секунду, но которое сложно объективно отразить – разве что звук тикающих стрелок играет на нервах.
Неуловимое, но неумолимо оставляющее следы время, которое и объективно, и субъективно одновременно, вообще понятия реальности и субъективного, искаженного по тем или иным причинам ее отражения, – из числа главных мотивов, интересующих Козловского. «В каком-то смысле время – причина искусства, каждый художественный жест – определение настоящего времени, каждое обращение к будущему или побег в прошлое – знак времени. Искусство, в сущности, – борьба со временем, попытка закрепить, выжить», – говорит художник в каталожном интервью с Боженой Чубак. Невозможность от Хроноса сбежать, как и изменить прошлое или сделать вид, что это самое время не замечаешь, Козловский показывает в инсталляции 2005-го «Транзит». Возле тележки, выше человеческого роста упакованной старенькими чемоданами, на узкой длинной полке стоят «слепые» часы-будильники: и багаж, и будильники сплошь выкрашены разноцветными красками, и то, и другое, очевидно, было чьим-то, но осталось в зоне безвременья, о которой концептуалист говорит и в «Петле». Время, замершее для одних людей, для других продолжает идти вперед, пусть и в гулко «звенящих» тишине и пустоте. Часы появляются и в ранней фотосерии Козловского «Стыд» 1968 года – вместе с поношенной обувью и цепями. Когда Франция переживала студенческую революцию, до Польши ее проявления тоже докатились, но одновременно наблюдался всплеск антисемитизма: десяткам тысяч человек пришлось покинуть страну. «Мне было стыдно, что я не еврей», – вспоминает в интервью Козловский о другой, дипломной работе, теоретическую часть которой его научный руководитель назвал «еврейским ревизионизмом».
Границы и стандарты, «объективно» увиденная с определенного ракурса «реальность» – другая важная для Козловского тема, связанная с политикой и со СМИ. Из газет разных стран и времен сделаны лаконичные серии нулевых годов о «Переработанных новостях» и инсталляции. Тут в наличии и современная российская пресса, и «Правда», отчего, с одной стороны, снова вспоминаешь, что выставка проходит в павильоне «Рабочий и колхозница», реконструкция которого отсылает к 1937 году и Всемирной выставке в Париже. А с другой стороны, на память приходят едкие вариации с главным советским печатным органом, придуманные в 1970-х Александром Комаром и Виталием Меламидом в «Съедении «Правды» или Вагричем Бахчаняном в работе «Вся «Правда» органа ЦК КПСС (она же – «Голая «Правда»). Жест Ярослава Козловского резче и прямолинейнее: поначалу он, закрашивая разными цветами газетные полосы, оставлял на них «окошки», будто делал свою, новую работу поверх напечатанного, а потом и вовсе красил листы целиком, оставляя только названия газет и рубрик. «Картины дня» из прессы концептуалист воспринимает скептически – как декоративный фон, качество которого тут у всех одинаковое. И показывает эту «реальность» увиденной будто сквозь фильтры – развешивает «Переработанные новости» по сочетанию колеров, а в инсталляциях – то раскладывает по пакетам подкрашенные «корешки», то цветные скомканные страницы бросает в горку на полу.
Как искусство идеи концептуализм работает со столкновением разных контекстов, с жизнью, регламентированной на политическом уровне, и с частным пространством. В 1970-м Козловский провел в Польше перформанс «Зона воображения», стихийно развесив одноименные таблички там, где предполагалась возможность полета фантазии (документация есть на московской выставке). И повторил эксперимент в Дрездене и в Торуни уже в 2000-х, однако надписи демонтировали то из-за того, что художник крепил их к частной собственности, то из-за отсутствия разрешения города. Выставку Козловского первоначально предполагали в 2014-м, во время перекрестного Года Польши–России, но из-за политических событий он был отменен. Сейчас она, уже несколько в другом формате, наконец открылась, однако с нее по цензурным соображениям пришлось снять работы из серии «Эмпатии»: «Взаимную эмпатию Мао и китайского народа», «Взаимную эмпатию мифа и мифологии» и «Взаимную эмпатию Сталина и Гитлера». Категории границ, времени и свободного воображения не теряют остроты.
