Театр военных действий

Видео-портрет укрупняет каждую слезинку в глазах актрисы. Фото с официального сайта фестиваля

«Сострадание. История одного оружия» – спектакль-манифест. Да и какой другой жанр может быть у постановки нон-фикшн, в центре внимания которой междоусобные войны, геноцид, беженцы, повстанцы; где исследуют стершуюся глубину идеи «со-страдания», как понятия не человеческого даже, а божественного… Этот спектакль нельзя назвать документальным, скорее сверхдокументальным. Этот перформанс сложно назвать театральным. Потому что две актрисы, присутствующие на сцене, говорят не от лица героя, а от себя, разрушая театрализацию как фальшивый механизм прикрытия. Здесь театр возвращается  к своей древней функции – быть кафедрой. 

На сцене громоздится куча мусора – грязный рваный полиэтилен, сломанные игрушки, перевернутые брошенные стулья, оборванные ветви деревьев. Раскуроченный мир катастрофы. Застывший Апокалипсис. Зрителям зачитывают обращение режиссера о том, что так как подлинную декорацию не успели привезти, то в Москве собрали новую. Это, конечно, обманка: в этом  спектакле все подлинное, все с места событий. Потому что и Россия не может не чувствовать себя виновной и сопричастной к трагедии всего мира – массовым убийствам по «законам» гражданских войн. Точнее сказать, эта вина и пятно есть на каждой нации. 

Швейцарский режиссер Мило Рау оставляет на сцене двух женщин – белую немку, арийку, и темнокожую африканку. Обе они – актрисы. Но никого не станут играть, а будут рассказывать о себе, своем прошлом, о том, что было с каждой из них до театра. Рассказывать об одном и том же, только с двух сторон, двух точек зрения. Одна – была жертвой, другая – свидетелем. Одна не простит тех, кто убил ее семью. Другая не прощает себе, что видела и слышала, как убивали, наблюдала «из-за кулис»,  но была бессильна. Одна раньше любила звук пистолетного залпа, другая – боится теперь и палящих отзвуков праздничного фейерверка. 

Африканка Консолат Зипериус показывает свидетельство об усыновлении – ее взяли в семью бельгийцы, после того как родителей убили 20 лет назад в бойне между тутси и хуту, племенами Руанда в Восточной Африке. Немка Урсина Ларди включает видеозапись – совсем недавно она ездила в лагерь беженцев, к сирийцам. И иронично замечает, как же комфортно сегодня им живется. И как они совсем не похожи на несчастных обездоленных изгнанников. Такой циничной иронии по всему сценарию спектакля будет разбросано немало. «Мы же только и делаем, что зарабатываем, играя в театре евреев, инвалидов… Кстати, режиссер хотел поставить этот спектакль о них, но инвалиды ведь уже давно вышли из моды». 

Спектакль рождается как бы сам собой – Урсина Ларди углубляется в недра воспоминаний (и здесь уже правду невозможно отличить от вымысла) о том, как была в составе гуманитарной спецоперации по воспитанию миром в 90-е годы, времена геноцида в Африке. Как слышала сквозь шум дождя предсмертные крики, как строила своими руками уличный водопровод в лагере беженцев, как выкупила за свои деньги человека, как раба в древнем мире, и тем спасла от смерти.  Ее воспоминания становятся покаянием. А индульгенцией – собственная честность. Нет только черного и белого, нет ненависти и жалости, нет хороших и плохих. Сегодняшние жертвы могут обернуться убийцами уже завтра. Урсина Ларди говорит: «Это как в «Догвилле» Ларса фон Триера: наивные чистые люди деревни жестоко насилуют героиню Николь Кидман, а потом, как «Бог из машины», появляется ее отец и она просит: «Убей их всех»».

Жизнь – это театр военных действий. А театр как вымысел перестает существовать. Театр, искусство – это опыт чувств, те страдания, которые человек уже когда-то пережил, а теперь они выпали и на нашу долю. Актрисы апеллируют к античному театру – Эдипу, который мучился своей несмываемой виной, и Антигоне, так и не похоронившей брата после войны. И эти «театральные» истории из были превращаются в явь, строчку реальной биографии. Эти чувства сейчас переживают они – наши современницы. 

Драматург Флориан Борхмайер сталкивает двух рассказчиц, стоящих по разную сторону баррикад, и две противоположные реальности – условный мир театра и подлинный мир настоящей жизни. Документальность за пределами этики (рассказывая  свой кошмарный сон о том, как унижали африканцев во времена геноцида, Урсина Ларди  мочится на сцену на глазах у зрителей). И театральную игру, лишь копирующую саму жизнь, но в то же время и заставляющую прожить ее еще раз здесь и сейчас. Актриса берет автомат и наводит его на зрителей – раздувает щеки и, как ребенок, играющий в войнушку, имитирует звуки выстрелов. Главной моральной проблематике – о разломе мира, где сострадание как жалость и сочувствие уже опустошены, а есть только со-страдание («Бог страдает вместе с нами»), – вторит разлом театральности. Консолат Зипериус говорит, обращаясь к зрителям: «Режиссер хотел, чтобы в этот момент я взяла игрушечный пистолет и стреляла в вас, нацистов. Потому что я – та самая еврейская девочка из «Бесславных ублюдков» Тарантино, которая смотрит с экрана в глаза своим убийцам. Это нас убивали ради вашего золота и нефти белых». «Но я не хочу мстить», – отрезает она и включает запись детских смешливых голосов африканской глубинки.