Дочь за отца. "Электра" в Финской национальной опере

Зловещая пустота сцены в смысле лаконизма декораций лишь оттеняет эмоциональный накал трагедии. Фото предоставлено пресс-службой Финской национальной оперы

Финская национальная опера в Хельсинки открыла новый сезон премьерой оперы «Электра» Рихарда Штрауса в постановке Патриса Шеро. В распоряжении музыкального руководителя постановки маэстро Эса-Пекки Салонена были лучшие немецкие оперные певицы-актрисы современности Эвелин Херлициус и Вальтрауд Майер.

Новый сезон в Финской национальной опере обещает быть одним из самых бурных и очень ярких за последние годы. Его начало принесло многочисленным поклонникам Хельсинкской оперы массу отличных новостей, касающихся премьерных событий. Датский режиссер Каспер Холтен поставит «Летучего голландца» с Камиллой Нюлунд в партии Сенты, итальянец Марко Артуро Марелли – оперетту «Летучая мышь» Штрауса и свою смелую версию «Евгения Онегина» Чайковского, которую продирижирует Михаил Агрест, а партию Татьяны споют в очередь Елена Стихина и Олеся Головнева. Интерес к русскому репертуару в год 110-летия Дмитрия Шостаковича продемонстрирует норвежец Оле Андерс Тандберг в своей интерпретации оперы «Леди Макбет Мценского уезда», в которой титульную партию впервые в своей карьере исполнит Вероника Джиоева. В прошлом сезоне там с большим успехом прошла премьера оперы «Нос» в режиссуре Петера Штайна. Но, пожалуй, самым главным будоражащим известием стало объявление одного из лучших музыкантов нашего века – финского дирижера и композитора с мировой пропиской Эсы-Пекки Салонена сроком на пять лет на посту приглашенного артиста (Artist in Association), созданном там впервые специально для него. Случай не столь редкий в мировой практике, когда дар пророчества открывается не в своем отечестве, хотя кого-кого, а уж финнов точно невозможно упрекнуть в небрежении собственными кадрами. От него ждут не только прочтений оперной классики, но и современных партитур, в особенности его собственных сочинений. Салонен сделал стопроцентно правильный выбор, предложив публике в начале сезона такой постановочно-исполнительский шедевр, как «Электра» Штрауса в режиссуре Шеро. Копродукция нескольких театров – нью-йоркской Метрополитен-оперы, миланской Ла Скала, берлинской Штаатсопер, барселонского Лисеу и фестиваля в Экс-ан-Провансе – оказалась в Хельсинки после своих успешных премьерных показов сначала в Эксе в 2013 году, затем в Скала и Метрополитен-опере. Сейчас ее с нетерпением ждут в Берлине, а вслед за тем и в Барселоне. Помимо декораций и режиссерского рисунка в Финляндию кроме Салонена прилетели и две исполнительницы, поддерживающие с самого первого спектакля высокую температуру шедевра, – немки Эвелин Херлициус и Вальтрауд Майер. Именно на них ставил этот спектакль гений Патрис Шеро, ушедший в мир иной в год той премьеры. «Электра» Штрауса стала его последним, 11-м оперным спектаклем, который если и не претендует на духовное завещание французского режиссера, то содержит все основания видеть в нем выкристаллизованную, лаконичную концентрацию стиля. 

«Электра» Штрауса – наследница его скандальной «Саломеи»: древний миф здесь рассмотрен с еще большей беспощадностью к себе и слушателям. В то же время в этой опере чувствуется большая степень рефлексии и философско-психологического заглубления темы. Штрауса в обоих случаях интересовали женщины, разрушавшие мужчину, в чем никакого труда не составляет усматривать проекцию, конечно же, собственных жизненных коллизий композитора, имевшего под боком далеко не шелковую жену Паулину с очень непростым характером. В обеих операх налицо пусть непрямое, но сходство персонажей и ситуаций, хотя и отличий достаточно. Саломея вожделеет голову Иоканаана, подстегиваемая порочным окружением, в том числе парой так называемых родителей, до мозга костей порочных Ирода и Иродиады. Электра в девиантной траурной истоме страдает по погибшему отцу, заколотому ее матерью Клитемнестрой в паре с любовником Эгистом, в той же мере олицетворяющими мир разврата. Забегая вперед, скажем, что в этой постановке Электра устраивает исступленную пляску-тряску после торжества мести – убийства матери и ее любовника, напоминая о танце семи покрывал Саломеи. Казалось бы, есть все слагаемые для эдакого режиссерского высказывания. Но ничего подобного нет на сцене, которая пугает своей зловещей пустотой, заполнившей ночное пространство массивных условных стен и арок дворца Агамемнона в Микенах. Спектакль начинается до музыки – раздражающим звуком метлы в руках прислуги, тщательно и агрессивно счищающей пыль и грязь со ступенек. Электра выскакивает из гигантской железной двери, словно дикий зверь. И Эвелин Херлициус эту озлобленную, затравленную, но полную решимости хищницу поет и играет в равной степени убедительно, получая едва ли не оргазмическое удовольствие от каждой ноты. Она справляется с рывками и скачками диапазона с такой нечеловеческой проворностью, что возникает сомнение –  а с нашей ли она планеты? И в конце спектакля голос ее не кажется утомленным ни на йоту. Ее главной антагонисткой, впрочем, страдающей не меньше, чем Электра, является мать – Клитемнестра, жалующаяся на ночные кошмары и прочую несправедливость и неблагодарность. У мастерицы психологических оперных портретов Вальтрауд Майер, съевшей собаку на сложных женских образах, эта роль выглядит абсолютным шедевром. Рядом с вулканической Херлициус не менее экспрессивно выглядела и ее кроткая сестра Хризотемис в красивом исполнении чувственной Элизабет Стрид. Патрис Шеро, как говорится, идет от музыки, в ней же он видит и все те физиологические подробности, которыми мог бы насытить кадр в кино, но в которых, по его мнению, опера, как искусство прежде всего звуковое, не нуждается. А потому слушателям здесь предоставлено поле для собственных фантазий и дорисовок, поскольку «в кадре» здесь нет ни малейшего намека на интим и возбуждающий фрейдизм, – все строго и даже диетично. Херлициус здесь – эдакая волоокая брутальная пацанка в штанах и майке, бросающая арку из глубины мифа фактически в наше время, равно как и Клитемнестра с элегантной короткой стрижкой. Вальтрауд Майер выбегает на оперную сцену по кроваво-красной дорожке, словно с одной из олигархических тусовок. К слову, она была Изольдой в предыдущей работе Шеро –  «Тристане и Изольде», и чувствовалось, как близок и родственен ей стиль этого режиссера. Эса-Пекка Салонен оставил публику с ощущениями словно после высокотехнологичного электрошока, воспаляющего сознание. Не упускавший ни одного закоулка партитуры, вычитывавший все с педантичной точностью, он в то же время не разъедал слушательскую душу, как это сделал бы, скажем, взрывоопасный маэстро Гергиев. Его интерпретация была в большей степени обращена к рацио, разуму, чем к чувствам, не давая никаких ответов на мучительные вопросы бытия, а заставляя человека XXI столетия копаться в багаже собственной эрудиции.