Чужая сторона кровати

Фото Valtteri Raekallio предоставлено пресс-службой фестиваля

С первого же дня фестиваль зажил в ритме города, – сдержанного и немноголюдного в будни и бурлящего, гудящего, словно миниатюрный Манхеттен, в выходные. Он открылся «Необузданной летней ночью» – грандиозным концертом Хельсинкского филармонического оркестра под управлением 32-летней Далии Стасевской. Необузданной ее сделал прежде всего «Сон в летнюю ночь» Феликса Мендельсона в обработке праправнука Сибелиуса, выпускника поп/джазовой консерватории и басиста пауэр-метал группы Stratovarius Лаури Порра с добавлением впечатляющей рэперской начитки. Сам Порра играл на гибриде клавесина и органной виолы, придуманной когда-то Леонардо да Винчи. Его звучание, разнообразные шумы, скрежеты скрипичных смычков по струнам и вся мощь огромного симфонического оркестра (только одних контрабасов – восемь штук) создавали гипнотизирующую какофонию, вскрывали стихийное, не подвластному разуму начало, дарили пьянящее ощущение высвобождения энергии.

Театральные спектакли фестиваля представили ключевые тенденции современного европейского театра: визуального, интерактивного, экспериментирующего с временем и местом (site-specific theatre). Хедлайнером афиши стал «Go down, Moses» («Ступай, Моисей») труппы Ромео Кастеллуччи «Общество Рафаэля». В этом несуетном и сложносочиненном спектакле Кастеллуччи осмысляет глубинные пласты культуры, религии и подсознания человека. После мучительнейших родов в туалете молодая мать на допросе уверяет, что спрятала ребенка в корзине на берегу Нила, на самом же деле оставила его у дороги на крышке мусорного бака. Библейский сюжет о Моисее транспонирован в современность и затем вновь возвращен к началу человеческой истории. Машиной времени, переносящей героиню в доисторические времена, оказывается аппарат МРТ, а одним из главных зрительных образов спектакля – будто в замедленной съемке и в полутьме проходящая перед нами жизнь первобытного общества, где пара, только похоронив ребенка, ложится зачинать нового. Для Кастеллуччи важно сместить акценты и представить «женскую» версию Ветхого Завета, где главным оказывается не Отец-создатель, а дарующая жизнь Мать.

Перформанс аргентинского художника Фернандо Рубио «Everything by my side» («Все, что на моей стороне») разворачивался на одной из центральных улиц Хельсинки. Прямо среди витрин и ресторанных столиков были поставлены в ряд семь больших двуспальных кроватей, застланных белоснежных простынями. От участников требовалось на 10 минут снять обувь, накрыться одеялом, лечь на бок и посмотреть в глаза тому, кто уже занимал вторую половину кровати. Проделывая все вышеперечисленное, ощущаешь вполне объяснимую неловкость, и одновременно душевный контакт с той, что лежит в нескольких сантиметрах от тебя. Женщина, похожая на няню, укладывающую тебя спать, почти шепотом рассказывает тебе о том, как однажды ты проснулся, а родителей не было рядом, о том, как ты взрослел и поверил в себя, и о том, как потом надежда стала исчезать.

Но если перформанс Рубио отводит тебе роль чуткого, но все же неподвижного слушателя, то на спектакле финского режиссера Валттери Раекаллио «Нейроман» просто невозможно остаться только «на своей стороне». Действие основано на одноименном романе Яакко Юли-Йуоникаса и разворачивается на трех этажах заброшенной городской больницы. Свой билет нужно предъявить в регистратуре, в обмен получить таблетки и колбочку для сбора биоматериала. И ждать в очереди, пока тебя вызовут на обследование, точнее, на исследование того, что происходить вокруг и внутри тебя. И вот выкрикивают твою фамилию, назначают лечащего врача, который надевает на тебя бесформенное больничное платье в цветочек, выдает наушники с множеством трэков, которые нужно переключать в зависимости от траектории движения по больнице, и провожает в многоместную палату: обшарпанную, с пустыми прикроватными столиками, впрочем, парадоксальным образом сохранившую весь функционал.

Начинает звучать один из треков – подробнейший музыковедческий анализ «Гольдберг-вариаций» Баха с включением блестящих записей их исполнения. Контрапункт с происходящим вокруг еще больше усиливается, когда ты поднимаешься на другие этажи больницы с уже почти разложившейся медицинской техникой и фурнитурой, где сталкиваешься в пустынных коридорах и полутемных кабинетах с врачами, которые только что приглашали тебя на прием. Они проходят мимо быстрым уверенным шагом, с деловито-отстраненным выражением лица, но мгновение – и реальность деформируется, причинно-следственные связи распадаются, и то здесь, то там ты встречаешь работников госпиталя, то корчащихся в судорогах, то в опьянении танцующих парами, то испытывающих тебя бесконечно долгим взглядом.

В сошедшей с ума больнице для каждого из врачей этот конвульсивный танец оказывается способом рассказать о самом себе, измученном чужой и собственной болью. Ты же продолжаешь бродить по кабинетам и этажам, попадать в потайные комнаты с мигающей неоновой подсветкой, разглядывать странные инсталляции в виде празднично накрытого стола с гипсовыми масками на блюдах, и все острее - неисправимая искусственность больничного мира с его безжизненно белым цветом мебели, стен, приборов.

И тогда приходишь к мысли, что современное искусство, столь разнообразно представленное на Хельсинкском фестивале (и до сих пор так несмело пробивающее себе дорогу в России), – это важнейший посредник между здравым смыслом и подсознанием, между болезненными проявлениями человека и социума – и способами их врачевания.

Хельсинки - Москва