Театр Табакова в ожидании варваров

С появлением на сцене главной героини история обретает плоть и кровь. Фото с сайта www.tabakov.ru

Новый сезон Театра Олега Табакова начали с «Парада премьер» – пятерки свежих спектаклей, поставленных в предыдущем, 30-м сезоне. Первой сыграли постановку режиссера Александра Марина, который перенес на сцену роман южноафриканского писателя Джона Максвелла Кутзее «В ожидании варваров». Главные роли в аллегорическом противостоянии Империи и Племени исполнили любовным дуэтом звезды «Табакерки» – Андрей Смоляков и Яна Сексте.

Политическая подоплека противостояния европейцев и темнокожих народов, которая после колонизации вылилась в явление апартеида – принудительного расового разделения и лишения прав на территории южноафриканской республики, автором романа дана в архетипическом ключе. Оттого и спустя 30 с лишним лет после написания книги проблематика остается и наше сегодняшнее испытание нашествием беженцев, мигрантов в Европу из стран третьего мира, здесь, конечно, звучит. И Александр Марин через притчевый конфликт двух мировоззрений – варварского, склонного к геноциду, и цивилизационного, призывающего к синтезу, интеграции человечества, старается сказать о вещах, безусловно, злободневных. Хотя и уходит порой в сценическом воплощении романа то в излишнюю конкретику (так, второй акт кажется ненужным послесловием после ясного вывода), то в высокую патетику. 

Есть угнетатели и угнетенные, есть преступники и жертвы, есть судьи и подсудимые, и, как известно, они часто меняются местами. А варвары – это не те, кто жил вне цивилизации и культуры, как считали римляне, а, как научил нас век XX, те, кто, будучи человеком, теряет человечность и обретает страсть к насилию, теряет способность к состраданию. Эти истины, сколь важные и вечные, столь и абстрактные, раскрываются с помощью нетривиальной истории любви мужчины и женщины из противоположных миров. Она – молодая чужестранка, полуслепая и хромая, он – благородный гуманист на склоне лет, их разделит варварская власть, творящая произвол, которая сначала их и столкнет. Она – из угнетенного племени, он – родом из цивилизованной Империи. Поэтому до появления на сцене Яны Сексте прозаические диалоги тянутся долго, как-то излишне сотрясая воздух философскими вопросами. И только с появлением партнерши и Андрей Смоляков, вслед за своим героем, раскрывается глубже, надрывнее, и история обретает, наконец, плоть и кровь.

Жил в городке на окраине безымянной Империи судья, старел, изучал древний язык коренных племен, но однажды в его жизнь, как и в жизнь государства, ворвалось известие о скором нападении варваров из приграничных пустынь, которое, как заразу, принесла беззаконная власть, озабоченная только поисками «врагов». Эту власть, силу воплощает столь же аллегорический персонаж – полковник Третьего отдела, к которому на отечественной сцене неуклонно прирастают ассоциации и с «царской охранкой» Российской империи, и с «особым отделом» империи Советской. Мысли подкрепляются и костюмным решением образа судьи – идеалиста, весь первый акт Смоляков не снимает с головы шапочки, как у булгаковского Мастера. Собственно, в этом контексте образ полковника госбезопасности режиссер и выводит. Джолл, каким его играет Александр Фисенко, – это холеный бонза, любящий унизить походя, «поправляя воротничок». 

В спектакле мало стремятся к психологической правде, батальные и лирические сцены даны в метафорическом танце – высокие поддержки, резкие взлеты и падения, только суставы хрустят. Особая же линия любви плотской, сопровождающая «варварскую» тему с ее мотивами дикого, необузданного, и первобытного разыгрывается, напротив, более чем конкретно – в десятке постельных сцен. Почти обнаженных, даже кричащих в своей откровенности. Вынесенных на авансцену и без того маленького игрового пространства «Табакерки». Режиссер дает их подробно, в деталях. Специально затормаживая сценическое время, уделяя максимальное внимание. От безысходности западни совести судья (полиция не прочь сделать его своим пособником в пытках племенных народов) ходит к проститутке в бордель, чтобы убежать, забыться…

Но как же хочется остановить эту «киношность» на сцене, это искусственное изображение похоти… И ведь вроде бы нельзя обойтись, есть в романе одна важная метафора: половое бессилие, которое обнаруживает судья, когда влюбляется в пленницу, – это невозможность изменить запущенный механизм насилия и смерти, тот, что развязала охраняющая свои владения власть в стремлении истребить всех чужаков.

Настоящая театральная любовь (то есть та, что дана не в лоб, а намеком, которую приятно домысливать самому) вспыхивает в спектакле лишь в одном эпизоде – невинном, чистом, почти религиозном. Когда герой Смолякова омывает сквозь замутненный витраж, похожий на осколок скалы, где древние оставили свои надписи и рисунки, тело своей возлюбленной. И пленная варварка (Яна Сексте) сжимается, тяжело дышит, закрывает глаза…

Андрей Смоляков, персонажа которого писатель и режиссер рассматривают пристально, чуть ли не впервые играет героя мягкого, как будто тающего от собственных сомнений. Тогда становится понятно, почему изначально Марин хотел отдать роль судьи самому Табакову. Однако, когда следишь за жесткими сюжетными перипетиями стареющего мужчины, идея кажется абсурдной. Здесь все-таки нужна маскулинность, шарм самца, а это, конечно, про актера Смолякова. И он успевает быть разнообразным в довольно узко заданной роли положительного героя-жертвы, героя-мученика – смешным, жалким, отвратительным, страдающим – плачущим, наконец. Но холодная дистанция со зрителем остается. И тут уже неясно, что больше мешает – отстраненность прозы или кинематографичный принцип, выбранный режиссером, который густо населяет сцену утомительной массовкой, а действие перенасыщает однотипными событиями, словно застилающими, как тот мутный витраж, душу главного героя.