Театр «Геликон-опера» представил в Коломне оперу «Царская невеста»

Фото Антона Дубровского​

Исполнением «Царской невесты» Римского-Корсакова в постановке театра «Геликон-опера» открылся новый фестивальный проект «Русская опера у стен монастыря». Показ состоялся под открытым небом на Соборной площади Коломенского кремля. Это уже не первое выступление артистов «Геликона» в жанре «open air»: в прошлом году «Царская невеста» была адаптирована для исполнения в музее-заповеднике Коломенское на площади у церкви Вознесения, а еще раньше — в 2014 году — там прозвучал «Борис Годунов» Мусоргского. Основной задачей проекта его организаторы считают попытку сделать искусство оперы доступным для широкой публики.

«Царская невеста» в нынешнем репертуаре оперных коллективов — название не обиженное: свои версии этого спектакля имеют Большой и Михайловский театры, театр «Новая опера» им. Евгения Колобова. Успех геликоновской постановки (премьера которой состоялась в 1997 году) кроется в индивидуальном, авторском решении. Ее создатели — режиссер Дмитрий Бертман, художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева, дирижер Евгений Бражник — подняли произведение Льва Мея и Римского-Корсакова до уровня подлинной трагедии, наполнив бытовую драму масштабными, шекспировскими обобщениями.

Обобщения же, как известно, не терпят обилия деталей. Предварив свои действия кратким замечанием «надо резать», режиссер убрал из партитуры композитора все «лишнее». Изъятию подверглись номера, связанные с жанрово-фольклорным материалом — пляски, хоры опричников, девушек, гостей в доме Собакиных. Ярким пятном среди арий и ансамблей героев выделилась лишь знаменитая «Слава». Помещенная Бертманом в конец оперы, после кровавых событий она прозвучала как грозный гимн царской власти, неумолимый и беспощадный – но от которого кровь стынет в жилах.

Музыкальные купюры режиссер компенсировал введением нового персонажа — Юродивого (пантомимная роль). Фигура блаженного пророка, еще со времен «Бориса Годунова» ставшая символом страданий русского человека, возникает на заднем плане во всех драматургически важных местах оперы: диалоге-поединке Любаши с Бомелием, эпизоде отравления Марфы Грязным, сцене прихода бояр, сообщающих результаты царских смотрин. «Крещендируя» от действия к действию, в финале образ Юродивого дорастает до центрального: вокруг него собираются главные герои оперы (живые и мертвые) и, возвещающий «черную» славу царю, хор.

По словам Дмитрия Бертмана, «Царская невеста» — спектакль о человеческих душах. Дабы ничто не отвлекало зрителя от погружения в бездны внутреннего мира персонажей, сценограф Игорь Нежный обошелся почти минималистическими средствами. В стенах «Геликона» опера идет на фоне черного задника. Исполнение на открытом воздухе, в антураже Коломенского кремля, добавило постановке исторической достоверности, в качестве естественной декорации выступил Успенский собор. Немногочисленные сценические аксессуары художник стремился использовать по максимуму. Так, внушительных размеров сундук, служит одновременно столом (в первом акте за ним Грязной пытается утопить свою страсть в вине, в третьем — празднуют скорую свадьбу Марфа и Лыков) и постелью любовников (сцена Грязного с Любашей), а финале становится предсмертным ложем царской невесты.

Еще один сквозной атрибут — золотое кандило — связан с олицетворением непорочной христианской любви. В опере ее носителями стали Марфа и Лыков: в момент кульминации чувств героев на подсвечнике загораются две свечи, но, как известно, гореть им суждено недолго: в конце второго акта жаждующая мести Любаша ломает свечи. Роль сопутствующей действию утвари — кубков, букетов цветов, флаконов с приворотным зельем и ядом —сведена к необходимому минимуму.

Художник по костюмам Татьяна Тулубьева пошла по сходному пути. Расшитые узорами мужские кафтаны, женские длинные рубахи и кокошники в целом выглядят достаточно строго. Основные идейные мотивы постановки получили отражение в четырех цветах: иссиня-черный напоминает о неизбежности трагического исхода событий (герои бертмановской «Царской невесты» не в силах изменить свою судьбу, за ними неотступно следует тень рока), красный — о любовной страсти и крови, белый — символизирует невинность и чистоту, золотой — вездесущую царскую власть, которая в конечном счете губит всех персонажей оперы.

Для воплощения «Царской невесты» театр привлек лучших исполнителей — иных в спектакле о человеческих душах быть не может. Образ Григория Грязного воплотил лауреат многочисленных вокальных конкурсов и фестивалей Константин Бржинский. На пресс-подходе певец признался, что очень любит эту партию. Она явно отвечает ему тем же. В непростых интонационных оборотах арий и ансамблей баритон чувствовал себя свободно, кроме того — сумел выпукло прочертить эволюцию своего героя, от честолюбивого мерзавца до раскаявшегося страдающего человека. Внешне на его фоне потерялся даже аристократичный тенор Вадим Летунов, органично слившийся с ролью Ивана Лыкова.

И все же главным объектом внимания публики стала женская пара — возвышенная, подобная ангелу Марфа (Лидия Светозарова) и страстная, земная Любаша (Лариса Костюк). Римский-Корсаков, известный особо трепетным отношением к героиням своих опер, любил подобные контрасты образов: таковы Снегурочка и Купава («Снегурочка»), Любава и Волхова («Садко»),Ганна и Панночка («Майская ночь»). Лидия Светозарова (лирическое сопрано) отличилась звенящим, небесным тембром в верхнем регистре и нежным, бархатистым в среднем. Лариса Костюк — обладательница пленительного меццо-сопрано — раскрасив партию Любаши сочными оттенками, смогла заполнить своим голосом Соборную площадь уже в выходной песне, исполняющейся без сопровождения оркестра.

Последний же в операх Римского-Корсакова приравнивается к главным действующим лицам. Разместив музыкантов прямо на импровизированной сцене, дирижер Евгений Бражник, подчеркнул филигранную тембровую драматургию «Царской невесты»:пассажи-волны струнной группы, звучащие то лучезарно, то сумрачно, русские по духу темы деревянных духовых инструментов, фатальные аккорды меди. На руку трагическим обобщениям постановки сыграла задействованная в исполнении оперы колокольня Успенского собора.